Тридцать три удовольствия
Шрифт:
За неимением русско-персидского разговорника нам приходилось пользоваться малым географическим атласом мира, прихваченным Ардалионом Ивановичем, и составлять фразы из названий иранских городов и селений. С первого дня вся съемочная группа стала коситься на нас с некоторым недоумением и подозрительностью, им было известно, что Ардалион Иванович — крупный мафиози, настоящий, а не киношный, как их Козодулов в роли Сергея Тарасовича, что мы — его свита. Турецкое облачение Ардалиона Ивановича наверняка вызвало у актеров и актрис как шутки, так и некое жутковатое недопонимание —
Вскоре после обеда Тетка, Корнюшонок и сценарист Морфоломеев уединились на корме. Ардалион Иванович тщательно изучал сценарий и давал необходимые указания. Мы старались не вмешиваться, гуляли втроем по теплоходу, а когда проходили мимо творческого процесса по корме, где плескался бело-сине-красный флаг, до нас доносились обрывки указаний, которые давал Ардалион Иванович главным создателям картины «Веселенькая каютка»:
— Башли, бабки… Никто так сейчас не называет деньги. Сейчас говорят — воздух. Надо заменить, а то смеяться будут.
— Какой важный наш турок! — сказала Птичка. — И какой он славный. Я так мечтала когда-нибудь проплыть всю Волгу на теплоходе туда и обратно. И вот моя мечта сбылась.
— Керманшах бендераббас шаэди? — громко и с нескрываемым удивлением переспросил я и тотчас перешел на русский: — Надо же, дорогая, я никогда не мог бы подумать, что ты мечтала покататься по Волге.
Умопомрачительная актриса эпизодических ролей, пройдя мимо нас, покосилась на меня с некоторым замешательством. Цель была достигнута, ее заинтриговало мое безукоризненное персидское произношение. Я избрал ее в качестве той самой кнопки, с помощью которой буду посылать сигналы смутной тревоги в съемочную группу. После ужина, когда Ардалион Иванович освободился и мы распили две бутылки лимонной интуиции, купленной у Марьи Сергеевны, я нашел умопомрачительную около рынды и задал ей неоднозначный вопрос:
— Скажите, вы тоже плывете на этом теплоходе?
Насколько она была умопомрачительна, настолько же оказалась глупа и полностью лишена чувства юмора.
— Что вы этим хотите спросить? — сказала она.
Но все же разговор между нами кое-как завязался и мне удалось узнать, что ее зовут Аида Язычкова. Когда она спросила, кто мы такие, я напрямую ответил ей, что мы представляем одну очень крупную и могущественную преступную группировку, действующую в пределах всего земного шара.
— С ума сойти и не встать! — сказала она, пытаясь изобразить недоверие к моим словам. — А зачем этот ваш шеф разгуливает в турецком наряде? Он что, турок по национальности?
— Нет, он принадлежит к сынам другого прекрасного народа. А турецкий костюм он носит по той причине, что страстно ненавидит турок. Одеваясь в их национальные одежды, он преодолевает самого себя, воспитывает в себе еще более сильных дух.
— Здорово! — поверила она. — А на каком языке вы произнесли сегодня фразу, когда я проходила мимо вас?
— На фарси, то бишь, на персидском. Мы изучаем персидский язык. Собираемся захватить этот теплоход, уплыть на нем в Персию и похитить персидскую княжну.
— Это которую «в набежавшую волну»?
— Ее самую.
— Идка! —
Наутро я проснулся рано и, выйдя на палубу, успел увидеть, как наш теплоход проплыл мимо торчащей из воды Калязинской колокольни. День снова был солнечный, как вчера, безоблачное небо струило на землю свою осеннюю лазурь, солнце — свое нежаркое золото сентября. Птичка подошла ко мне и встала рядом.
— Как я люблю тех, кто рано встает, — сказала она.
— А где твой Мух? — спросил я, сам не желая вкладывать в свой вопрос издевку. Так уж получилось. Дьяволок-карикатурист, живущий в моей пустой душе, тоже любил рано вставать.
— Да, действительно Мух, — оценила мой каламбур Птичка. — Ведь не муж же он мне. У него жена есть, дети. В них вся его жизнь. Он спит еще. Представляешь, Мамочка, этот кретин вчера до трех часов ночи резался в карты в каюте у капитана. Видите ли, они расписывали какую-то там пульку, как будто нельзя было дорасписать ее сегодня. Можно подумать, что без этой пульки теплоход собьется с курса.
— Зря смеешься, вполне возможно, что так оно и есть.
— С чего ты взял, что я смеюсь? Мне плакать впору.
— Вот тебе раз! Вчера была такая розовощекая, веселая, всех в себя влюбляла…
— Просто я до чертиков была рада, что вырвалась из этой твоей квартиры, где ты лифчик вешал на спинку стула для той своей дурехи. Из этой затхлой Москвы — сюда, на просторы Волги-матушки. Как здесь хорошо! Какое небо!
— И хочется лететь в эту высь, не оглядываясь, и лишь твердить: «Туда! Туда!» — сказал я, но дьяволок придал моим словам чуть слышный иронический оттенок.
— Эх ты, карикатура несчастная! — горько усмехнулась Птичка.
— При чем здесь карикатура? Я всерьез. Я так помню те твои слова, когда мы хотели переплыть Дарданеллы. Они всегда во мне, как и твои песни.
— Всерьез? Разве у тебя бывает что-нибудь в жизни всерьез?
— Почему бы и нет?
— А эта актрисулька, с которой ты вчера так мило любезничал чуть ли не целый час у колокола?
— Ты что, ревнуешь?
— Нет, просто ловлю тебя на слове. А вон, кстати, и она.
Действительно, на палубу вылезли треноги, осветительные приборы, камеры и прочие киносъемочные предметы в окружении операторов, постановщиков, актеров и актрис, среди которых была и Аида Язычков а.
— Она великолепно хороша и изысканно вульгарна, — сказала Лариса, дернув плечом. — Я благословляю тебя на нее.
Вскоре после завтрака, во время которого нам было сделано замечание, чтобы мы не пили пиво в столовой на глазах у подверженных сухому закону актеров, «Николай Таралинский» приплыл в Углич. Гуляя по Угличу, Птичка и Мухин были всегда рядом, но порознь, она не брала его под руку и все время дистанцировалась на метр-полтора, хотя он все время пытался с ней заговорить и помириться. Мне стало искренне жалко его — вот дурачок, на кой шут тебе надо было бросать Цокотуху и пресмыкаться перед капризной Птичкой! Подумаешь, до трех часов ночи играл в преферанс! Не с актерками же развлекался.