Тридцатая застава
Шрифт:
С такими размышлениями подъезжал он к Подгорскому вокзалу. Непривычная обстановка встретила его. В наступающем рассвете суетились люди. Война подняла их с насиженных мест и гнала прочь от грохота пушек, бомб. Одни спешили укрыться на время в лесах, другие, не обремененные семьями, пробивались на восток. И действительного положения никто из них не знал. А незнание рождает догадки, слухи, вызывает тревогу, граничащую с паникой.
Среди этой напуганной, суетящейся массы, набрасывающейся на каждую проходящую машину, и Грета Краузе. Здесь она — Ирина Кривошлык,
К остановившейся машине, из которой вышел бравый военный, устремляются женщины с немыми вопросами в глазах: может, какие новости привез? Скажет, когда подадут эшелон?
Но полковник Стусь молча обходит их и скрывается в помещении вокзала. Женщины пробираются ближе к дверям, за которыми он скрылся. Молодая учительница с невзрачным чемоданом опередила всех. На нее косятся: молодая, одинокая, могла бы уважить старших, которые с детьми маются…
К огорчению этих женщин, показавшийся в дверях полковник обратился именно к молодей:
— А вы куда собрались? Молодая, здоровая. В минуты грозной опасности бежать? Нам сейчас для фронта…
Стусь умел блеснуть при случае красноречием, и сейчас сам упивался возвышенными словами, легко срывающимися с его языка. Изредка взглядывая на окружающих, он опытным глазом оценивал ладную фигурку стоящей перед ним девушки. Его красивые темные глаза играли задором. Раньше он по-иному действовал. Сейчас не то время, можно разрешить себе некоторую вольность.
Напряженно работает мысль Греты. Словоохотливого полковника она видит насквозь. Он чем-то похож — не внешне, конечно, на Геллера. Включиться в игру? О подобной ситуации ей говорили в берлинской школе. Это открывает большие возможности, но сопряжено с опасностью. А почему бы не попытаться? Изобразив на лице растерянную улыбку, девушка тихо, будто размышляй про себя, говорит:
— Ну что я могу? Нас, учителей, готовили не для войны…
— Так вы учительница? Это прекрасно! — обрадованно воскликнул Стусь, но объяснить, почему «прекрасно», он не успел: в утреннем небе послышался уже знакомый прерывистый гул. Усиливаясь, он словно вгрызался в затылок, пронизывал все тело.
Шофер подогнал машину, распахнул дверцу.
— Товарищ полковник…
Стусь понимает, что надо садиться в машину и как можно скорее бежать отсюда хотя под те деревья, что правее дороги, но почему-то словно одеревенели ноги.
— Что же вы стоите? — вскрикнула девушка, схватила его за руку и потащила к «эмке». Сама вскочила за ним на ходу, не выпуская чемодана из рук.
Когда выбрались на привокзальную площадь, противный гул затих, растворился в воздухе. Самолеты понесли смертельный груз дальше. Страх перед возможной бомбежкой, к которой никак не мог привыкнуть полковник, развеялся, и он продолжил свою обычную игру с красивой учительницей.
— Я рад, что мы познакомились, а как вас звать — не знаю, — заворковал Иван Петрович, беря руку Греты и заглядывая ей
— Ирина… Ирина Ивановна, — сказала девушка, потупившись.
— Иван Петрович, — бодро отрекомендовался Стусь и тут же спросил: — Так что же вы намерены делать, Ирочка? Так-таки и бежать? А кто же будет наш воинский дух поддерживать?
Грета с трудом сдержала улыбку, вспомнив недавнюю растерянность полковника, и ответила в раздумье:
— Право, не знаю, как быть… Если бы кто объяснил, как долго все это протянется. Думаю хотя бы за Днестр выбраться… Надеюсь, туда их не пустят? — Она несмело посмотрела в глаза любезного спутника, ожидая объяснений, словно в его власти было пускать или не пускать туда врагов.
— Ну что вы! За Днестр, конечно, им не удастся пройти, и напрасно вы так расстраиваетесь, милая Ирочка. Но потребуется некоторое время, чтобы подтянуть резервы для контрнаступления, и они уже подходят… — Стусь осекся, понял, что сказал лишнее, и замолчал. Погодя добавил: — Впрочем, для молодых девушек все эти фронтовые дела — скучная материя… Я полагаю, что вам все же не следует уезжать из города…
Грета понимающе улыбнулась к лукаво спросила:
— Вы и свою семью оставили в городе?
— Моя семья вот она, вся перед вами. Знаете, наша жизнь бродячая, вечно в разъездах, в переездах… Так и не удосужился обзавестись семьей. Потом спохватишься, а на тебя и смотреть не захотят… — Рисуясь перед девушкой, Иван Петрович печально вздохнул и помолчал немного. — Да, очень грустно. Не успели познакомиться и сразу прощаться надо… А может, останетесь? Подумайте.
— Но как же я? Без работы в такое время, когда… Да и квартиры нет…
— Ну это пустяки. Всех устроим, нам нужны люди. Вот вам адресок, а вечером увидимся и обо всем договоримся. — Он торопливо набросал на листочке из блокнота несколько слов и передал Грете. — Итак, до вечера, Иринка!
Уже солнце взошло, когда Стусь сел в машину и уехал к Птицыну. Надо выполнять задание Кузнецова. Придется поторопиться, чтобы к вечеру не опоздать, выкроить время и для себя. «Пикантная девица, черт возьми! Война, конечно, не тетка, надо мириться с неудобствами, но нельзя же совсем забывать о личной жизни».
Бой у переправы
Полковник Стусь приехал в штаб полка утром. Как раз Птицын и Шумилов изучали приказ командующего горнострелковым корпусом о подготовке к контрнаступлению.
Обстановка сложилась очень сложная. Гитлеровцы прорвали фронт на Львовском направлении и западнее Житомира. Не прекращаются танковые бои на линии Луцк — Броды — Ровно. Наши войска на юге отходят к Новоград-Волынскому и Проскурову. Стусь склонился над оперативной картой. Он впервые представил себе создавшуюся обстановку и заговорил с тревогой:
— Что ж это получается, товарищи? Нам грозит окружение, а мы думаем о контрнаступлении…
Слово «окружение» тогда только появилось в армейском обиходе и пугало малодушных.