Тридцатого уничтожить!
Шрифт:
– Зной, барханы. Разве тебе мало меня?
– с обидой прошептала девушка, прикасаясь к нему влажными губами.
Савелию было так хорошо, такую нежность испытывал он к Лане, такую теплоту, что ему не хотелось огорчать ее даже взглядом, даже мыслями своими, и губы могли шептать только одно слово, повторяя его на разные лады:
– Милая! Милая! Милая!
Он прикоснулся языком к ее темно-розовому сосочку, и тот мгновенно стал твердым. Девушка чуть нервно вздрогнула и прижала его голову к себе руками, словно хотела, чтобы он впустил ее к себе внутрь.
– Господи, как прекрасно
Савелий, едва прикасаясь, скользил ногтями по ее спине, и бархатистая прохладная кожа вздрагивала от сладкой истомы, а тело извивалось от страстного желания. Когда его пальцы достигли округлых твердых ягодиц, тело Ланы сжалось, она громко вскрикнула в страстном порыве и вдруг неожиданно спросила:
– А где же мой подарок, Савушка?
– ее голос звучал обиженно.
Савелий мгновенно поднес руку к своей груди, пытаясь нащупать медальон, но его не оказалось на месте, и он по-настоящему открыл глаза. Ланы рядом не было, не было и моря. Капитан лежал на боку, прикрывая рукой лицо от беспощадного солнца.
– Господи!
– с болью воскликнул Савелий.
– Что случилось, Рэкс?
– Воронов встревожено привстал и взглянул на приятеля.
– Самую дорогую вещь потерял, - обречено ответил Савелий, продолжая шарить за пазухой может, порвалась цепочка и медальон завалился куданибудь.
И тут он вспомнил, где медальон, настолько ясно, будто это только что произошло: когда они с американцем вновь менялись одеждой, цепочка зацепилась за какой-то крючок на форме американца, и Савелий снял ее вместе с формой.
– Как же я раньше не заметил? А возвращаться сейчас...
– Куда возвращаться?
– встрепенулся капитан, - На базу?
– Нет, в кошару.
– Ты что, сбрендил?
– воскликнул тот и покрутил пальцем у виска. Километров двадцать отмахали! Помнишь, что Касым говорил: здесь трасса изгиб делает, и вот-вот мы до нее доберемся. Ну, чумовой, действительно, чумовой!
– ругался капитан, не в силах остановиться.
– Вот завелся! Хрен остановишь!
– покачал головой Савелий.
– Я что, сказал, что хочу возвращаться? Ты же не дал мне договорить! Я хотел сказать, что возвращаться сейчас - сумасшествие!
– Да?
– Капитан подозрительно взглянул на него, но увидел, совершенно спокойный, серьезный взгляд.
– Что хоть это было-то?
– Память о любимом человеке. Медальон.
– Он грустно вздохнул.
– А-а... помню! Видел у тебя, когда мы на крыше барахтались. Что, нужный товарищ?
– Еще какой нужный!
– вздохнул Савелий.
– Ладно, капитан, командуй!
КОШАРА
А в это время возле кошары остановился открытый джип, в котором сидело четверо боевиков и за рулем ас-водитель. Он не захотел, воспользовавшись своим ранением, остаться на базе: решил принять участие в погоне и отомстить за свое унижение, которое получил от этих проклятых "Рэксов", улепетывая с поля боя и оставляя своих друзей мертвыми.
Через некоторое время к ним подъехал и "ниссанпатрол" серебристого цвета, из которого вышел Восьмой в сопровождении трех боевиков.
– Это единственное место, где они могли набрать воды?
– проговорил Восьмой
– приказал он одному из боевиков.
Сняв с предохранителей автоматы, боевики, наслышанные о "подвигах" беглецов, с опаской стали окружать кошару со всех сторон и вскоре рыскали по ее нехитрым постройкам.
– Вот, единственный из взрослых, кто остался здесь!
– доложил Шестнадцатый, притащив к Восьмому упиравшегося старого Касыма, который плаксиво лопотал что-то на своем родном языке.
– Что лопочет этот сморщенный окурок?
– спросил Восьмой.
– А черт его разберет!
– Слушай, старик, прекрати гундосить и выслушай меня внимательно: тебя никто не собирается обижать! Восьмой постарался быть предельно дружелюбным.
– Ты видел здесь посторонних?
Старик неожиданно замолк и внимательно осмотрел боевиков, которые оказались поблизости, потом повернулся к Восьмому: нем поверх ярко расписанной надписями футболки были укреплены заплечные ремни с кобурой под мышкой, из которой торчала рукоять пистолета.
– Ай-ай-ай... запричмокивал старый Касым, восхищенно поглядывая на рукоять пистолета.
– Ружье ест - началник! Автомата ест - много началник! Пистолета ест - много-много началник! Балсая началника!
– Ты угадал, старик!
– довольно заулыбался Восьмой, радуясь, что сумел разобраться в странной речи аборигена.
– Чем меньше оружие, тем больше начальник! Скажи, старик, были здесь посторонние?
– Старая Касым не поняла. Старая Касым не поняла.
– Старик так скривил свое и без того сморщенное лицо, что казалось, еще немного, и он расплачется.
– Ну, чужие. Чужие здесь были?
– Чужая? Чужая была, была!
– обрадовался старик.
– Была чужая!
– Кто и когда?
– встрепенулся тот.
– Однако, - старик начал загибать свои высохшие пальцы.
– Однако, четыре луна ушла, четыре луна.
– Он повернулся к серебристому "ниссан-патролу": - Такой арба приходила! Точно такой! Кумыс пила много-много. Чужие, однако.
– А сегодня! Сегодня был кто-нибудь?
– Восьмой начал терять терпение.
– Однако, приходила чужая. Приходила, - старик стал серьезно качать головой.
– Говори, говори быстрее!
– Однако, ты чужая, он чужая... они чужая, - старик тыкал пальцем то в одного, то в другого.
– А, черт бы тебя набрал!
– вскрика Шестнадцатый и замахнулся над его головой прикладом авто мата.
– Отставить, - коротко бросил Восьмой и вновь попытался быть вежливым и ласковым.
– Да пойми ты, старик, мы люди военные, и мы получили приказ поймать двух преступников. Они убили нескольких людей и могут убивать еще и еще.
Странно, думал старый Косым, почему этот мужчина говорит о двух бежавших? Может быть, речь идет о других? А может, об американце они ничего не знают? Военные! И Бога не боятся!
– Ни одной порядочной физиономии, И у самою, несмотря на ласковый тон, глаза злые, как у... не знамо кого. Разорвать готов, а улыбается потому, что выведать хочет.