Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Прости, — махнула она в сторону полотенца, — у меня одежда насквозь промокла.
— Всё нормально, — неловко откликнулся Рон, сделал несколько шагов вперёд, опустил на покрывало охапку бархата и торопливо попятился назад. — Извини, я заставил тебя ждать — но пришлось прятаться от Червехвоста и Тёмного Лорда. Она должны знать, что ты тут, однако…
— Они что-то говорили про меня? — в панике спросила Гермиона.
— Нет-нет, — замотал головой Рон, — только о том, что нельзя доверять Люциусу Малфою.
—
— Неважно, — Рон сделал шаг вперёд, — главное, тебе уже лучше…
Она кивнула. Действительно, судя по розовым губам и нормальному цвету щёк, ей действительно стало лучше.
— Прости за то, что было. Я вела себя как настоящая стерва.
— О… н-нет, нет. Ничего подобного.
— Самая настоящая, — она свесила босые, тонкие ноги с кровати и встала, придерживая полотенце вокруг тела. Рон заметил над правой щиколоткой ссадину — в этом было нечто удивительно детское. — Какое право я имела обвинять тебя в попытке выжить. Я просто не подумала… Я беспокоилась только о Гарри…
— У него проблемы? — Рон выдавил кривую улыбку. — В смысле — проблемы серьёзнее, чем всегда?..
— Да. Мы втроём находились в Праге, и Габриэл послал своих людей, чтобы убить Гарри и Драко. Я и не…
— Ничего подобного, Вольдеморт не мог этого допустить: они оба ему нужны, он бы не позволил убить их ни с того ни с сего. Люциус всегда здесь, и он…
— Люциус? — Гермиона свободной от полотенца рукой схватила Рона. Тот отвёл взгляд. — Ты слышал разговор о Драко?
— Немного… Я знаю, что Тёмный Лорд послал своих слуг за Гарри, но тем не удалось причинить ему вреда. Знаю, Драко был с ним и защитил его… Потом они говорили так, будто на самом деле им нужна была ты… но зачем? Что им от тебя понадобилось?
Гермиона напряглась, Рон почувствовал, как вцепившиеся в его руку пальцы стали стальными.
— Ну, ты-то должен это знать, — прошептала она.
— Чаша…
— Четвёртый Благородный Объект… — широко распахнутые глаза Гермионы сияли.
— Но… я не думал, что ты носишь её с собой… Я думал, она в Хогвартсе…
— Это не такой предмет, который можно просто бросить, Рон, — ядовито заметила девушка.
— Но я полагал, ты хотя бы её спрятала, — чувствуя себя уязвлённым, буркнул Рон. — Или нет?
Гермиона не сводила с него взгляда. И вдруг слабо улыбнулась.
— Неужели не догадаешься?
— Нет.
Губы Гермионы дрогнули, она рассмеялась и всплеснула руками:
— Из всех нас ты всегда был самый прямодушный.
— Так скажешь или нет? — поинтересовался Рон.
Снова помрачнев, Гермиона мотнула головой.
— Меньше знаешь — крепче спишь, — она положила руки ему на плечи и взглянула прямо в глаза. — Я слишком долго думала, будто лишилась тебя. Я больше не хочу рисковать.
— Ох… — Рон почувствовал, как все слова разом куда-то делись:
Попытка что-то сказать потерпела неудачу, он почувствовал странное, тревожное головокружение — будто следствие яда, побочный эффект наложенных Пенси чар. Впрочем, неважно: сейчас — только коснувшиеся его лица пряди, медово пахнущие клевером…
…Неужели я до сих пор влюблён в неё?..
Она стала его первой любовью — бесплодной, детской, колдовской, причиняющей массу неудобств — то есть именно такой, о которой с ностальгией вспоминают спустя годы.
Но только не в его случае.
Его любовь отобрали, скомкали и швырнули в лицо; отняли очарование и сладость, подменив их болью. Она стала воплощением сделанной когда-то ошибки, символом того, чем бы он мог владеть и чего лишился… О, если б была возможность всё исправить…
— Что?.. — её глаза распахнулись, руки легли на плечи. — Ты волнуешься из-за того приворотного заклинания, что наложила на тебя Пенси?
— Ну… э…, ну, да. Понимаешь — немного, да… Я знаю — ты бы никогда…
— Ах, Рон, — шепнула Гермиона, — ты такой благородный и всепрощающий… а мы так с тобой обращались… Я никогда не хотела причинять Гарри боль, но иногда я желала… просто рядом с тобой многие вещи становятся такими простыми…
— Рядом со мной? — захлопал глазами Рон, пытаясь осознать, что именно в его жизни за последнее время казалось простым.
Гермиона подняла к нему лицо. На кончиках ресниц поблёскивали слёзы, она задыхалась, будто не стояла, а бежала.
— Давай это будет нашим секретом… только твоим и моим…
Он не раз слышал эти слова в своих мечтах, а потому узнал их.
…Не… не может быть… всё неправда, всё не так… Это сон — сон или кошмар…
Но Гермиона уже припала к его рту, а Гермиона была его другом, и он не мог найти в себе силы, гнева, чтобы оттолкнуть её… — и Рон замер. Ему прежде не приходилось испытывать такого поцелуя — горячего, глубокого, иссушающего — ему не хватило воздуха, глаза заломило от боли, кровь в венах вскипела, став огневиски… И тут он понял.
— Рисенн! — зашипел он, уворачиваясь от губ и слыша негромкий горловой смешок. Он попробовал отпихнуть её — не тут-то было; тогда он куснул её за губу — дьяволица ахнула от боли, с силой толкнула его. Ноги подкосились, и Рон плюхнулся на мраморный пол с чувством, будто он рыба, из которой только что выдернули все кости.
Она — в невесть откуда взявшемся белоснежном платье, в пролившимися на плечи чернилами волос — склонилась над ним, защекотав локонами. Рукой коснулась своих губ: на пальцах осталась кровь.