Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Это не старинная застольная песня, ты только её что сочинил.
— И что с того? — подмигнул Драко.
Они вышли на поле, утыканное чахлыми деревцами. Драко неожиданно остановился.
— Мне нужно передохнуть, — сообщил он, опускаясь в примороженную траву, — извини, Поттер, ежели с музычкой не угодил.
Гарри присел рядом — земля дышала холодом, но усталость взяла верх.
— Ну, это было совсем не плохо, — поделился он.
— Благодарю. Пожалуй, я посвящу её Джинни.
— Что?! Впрочем,
— Угу, — согласился Драко, запрокинув голову и рассеянно глядя в небо. — Так оно, скорее всего, и есть.
Воцарилась длинная, как тянучка, тишина. Гарри чуть подвинулся и покосился на Драко: тот, выбеленный лунным светом, погрузился в раздумья. Сейчас, сидя в чистом поле, за много миль от ближайшего объекта, способного отбросить тень, Гарри отчётливо видел лежащую на заострившихся скулах слизеринца тень ресниц, видел тени, залёгшие под глазами и вокруг губ, в ямке на обнажённой шее… и прикинул, угадал ли он, о чём тот думает.
— Так ты любишь её?
— Кого? — захлопал глазами Драко.
Так. Похоже, не угадал.
— Джинни.
Снова повисла тишина. На этот раз — напряжённая.
— Полагаю, любовь в твоём и моём понимании — две большие разницы, — наконец ответил Драко.
— Не увиливай.
— И что? — Драко повернулся, прильнув щекой к своей руке. Луна брызнула ему в глаза, сделав их похожими на два бельма. — Тебе-то что, Поттер?
— Уж и полюбопытствовать нельзя?
Драко рассмеялся, всколыхнув дыханием сухую траву.
— А может, хочешь устранить меня со своего пути?
— Ничего подобного.
Драко скользнул по Гарри взглядом. В бледном свете ресницы обрели цвет сухой соломы, волосы казались ещё светлее, а кожа — почти белоснежной. Гарри припомнил Драко из своего сна — куда более взрослого на вид, с чёткими линиями скул и подбородка.
— Не знаю… — наконец, выдохнул Драко и, пока он говорил, голос становился всё более сонным. — Иногда мне кажется — возможно… Впрочем, иногда я воображал, как побеждаю тебя в квиддиче — причём видел это так ярко, словно это случалось на самом деле: ветер в волосах, снитч в руке… Знаешь… когда он в кулаке, он так бьётся… будто сердце…
— Да, — шепнул Гарри.
— Иногда так сильно чего-то жаждешь, что ты видишь это чётко-чётко… как наяву…
— Так ты хочешь Джинни, — спросил, окончательно запутавшись в словах, Гарри, — Ты любишь её…
— Как бы я хотел полюбить её… Временами мне даже кажется, что даже могу, — и когда я рисую это в воображении, мне кажется, это сделало бы меня счастливым. Но, похоже, мы со счастьем — две вещи несовместные. Счастье так банально просто, а уж кого-кого, а меня простым никак не назовешь.
— Счастье — вовсе не просто, — возразил Гарри, — и я не вижу причин, почему бы тебе не полюбить её.
— Всё никак не вижу
— Просто луна очень яркая, — полагая, что с пьяных глаз Драко забыл уже состоявшийся на эту тему разговор, — повторил Гарри. — И она их затмевает.
— Точно.
Гарри озадаченно смотрел на него, и Драко, подняв тонкую руку, коснулся его волос — легко, словно лист — от этого жеста по телу Гарри пробежали мурашки.
— У тебя солома запуталась, — сообщал Драко, убирая руку.
— О… ну, спасибо…
— А я думал, для тебя счастье — это просто… — тихо заметил Драко. — Ведь ты знаешь, кого любишь…
В тишине Гарри пытался постичь смысл этих слов — как можно не знать, в кого влюблён? Любовь — как боль: не почувствовать её невозможно, как не почувствовать спрятавшийся в ковре гвоздик…
— Если ты про Гермиону, то, как я написал ей в прощальном письме, покидая Хогвартс, я всегда…
Гарри осёкся не потому, что Драко перебил его словом или жестом, — нет, тот поступил по-другому: внутри Драко что-то взорвалось, лопнуло перетянутой струной. Обернувшись, Гарри увидел распахнутые глаза и удивлённо приоткрытый рот.
— В каком письме к Гермионе?
Гарри осёкся не потому, что Драко перебил его словом или жестом, — нет, тот поступил иначе: внутри него будто что-то взорвалось, лопнуло перетянутой струной: обернувшись, Гарри увидел распахнутые глаза и потрясённо приоткрытый рот.
— В каком письме к Гермионе?
С этими словами Драко будто передал часть собственного напряжения — Гарри замер и прикусил губу.
— Да-да, я помню — ты сказал, что не хочешь говорить о письмах, но…
— О письме, — отсёк Драко ледяным тоном, — а не о письмах вообще. Я не против поговорить о письмах, которые ты писал — или не писал — но только не мне.
— А… ну да, — Гарри поднялся на ноги. То ощущение неуловимой близости, которое возникло между ними, оказалось напрочь испоганено. — Едва речь заходит об этих долбаных письмах, у тебя махом крыша слетает. Нет уж, спасибочки, Малфой. Всё, забыли.