Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Не понимаю, о чём ты. Между кем и кем я не могу выбрать?
— Между твоим Гарри, — медленно, словно что-то растолковывая туповатому ребёнку, ответила Рисенн, — и Драко, который, на самом деле не твой — потому что ты его не захотела. Вот только проблема в том, что на деле-то ты его всё же хочешь. И никогда не перестанешь хотеть — просто сказала себе, будто с этим покончено. И потому ты по-прежнему стоишь между ним и той, которая могла бы оказаться рядом с ним; той, которую он мог бы пожелать, — стоишь просто ради того, чтобы стоять…
—
— Я помню ночь, — произнесла дьяволица, — зимнюю ночь: чёрное с серебром небо, ступени школьной лестницы в снежной глазури… Помню юношу, стоящего на тех ступенях, помню девушку, бегущую к нему, желающую коснуться его рук — распахнутый плащ, дабы он мог лицезреть прекрасное новое платье и свои подарки: подарки, которые она надела…
— У него был такой невыносимо одинокий вид, — глаза Гермионы наполнились слезами, и она торопливо смахнула их тыльной стороной руки, — только и всего…
— Одинокий? — усмехнулась Рисенн. — Ты хочешь сказать — без тебя?
— Нет, — прошептала Гермиона.
— А ведь существует девушка, которая была бы счастлива оказаться рядом с ним, кабы ты позволила.
— Он её не любит, — резко отмахнулась Гермиона, забыв, как секунду назад изображала непонимание. — Он не любит Джинни, он мне сказал…
— Так прямо и заявил: «я её не люблю»?
— Он это подразумевал, — в ушах Гермионы зазвучал голос Драко — чёткий, безучастный: «А есть ли какой-нибудь ответ на „я люблю тебя“, кроме как — „я тоже тебя люблю“?»
— Он любит тебя только за якобы бескорыстие. Знал бы он, насколько эгоистична ты на самом деле…
— Я ничего не могу сделать… Ничего не получается с этой любовью: я не хочу любить его, но люблю — он словно часть меня, часть, которую я временами ненавижу, однако же я нуждаюсь в нём и — нужна ему…
— Ты сама это сделала, — безжалостно отрезала Рисенн. — Ты решила, будто единственная способна сделать противоядие, необходимое ему для продления жизни, да ты бы контролировала их общение с Гарри, если бы…
— Я никогда этого не делала. И не стала бы делать.
— И тем не менее, ты задумывалась об этом.
Гермиона уставилась на Рисенн.
— А ты жестока.
— Это любовь жестока, — уточнила дьяволица, — любовь и желание. Ачтояесть, вконцеконцов, еслинелюбовьижелание? И можешь смотреть на меня как угодно, однако я, по крайней мере, отдаю себе отчёт в своей природе. Пусть ты зло смеёшься над моим вынужденным рабством, однако, согласись, я-то никого не держу в плену — особенно того, с кем играю в любовь. И я честна в своих желаниях. Можешь ли ты сказать подобное о себе?
— Я… — Гермиона опустила глаза и увидела, что её блузка на груди совсем сырая: оказывается, не отдавая себе отчёта, она плакала — плакала так долго, что слёзы успели пропитать ткань насквозь. Снова подняв взгляд, девушка обнаружила в распахнутых дверях спальни двух мужчин: толстого коротышку с серебряной рукой и рядом с ним второго — высокого, худого, бледного, словно кость.
Червехвост
Сопровождаемый своим верным слугой, Тёмный Лорд беззвучно скользнул в комнату. Бесцветные брови нависали над холодными глазами цвета застоявшейся крови. Посмотрев на Гермиону, он обернулся к Рисенн:
— Судя по всему, ты попользовалась этой грязнокровкой без моего на то дозволения?
— Без указания моего господина я её и пальцем бы тронуть не посмела, — склонив голову, ответствовала Рисенн.
— Полагаю, она плачет не от боли, а от страха, хозяин, — встрял Червехвост.
— Вот как… — тёмные глаза цвета застоявшейся крови скользнули к Гермионе, губы растянулись в улыбке. — Ожидание боли — страшная вещь…. Пожалуй, стоит положить этому конец, — он поднял руку и прошипел сквозь зубы: — Crucio.
Зима превратила поля в снежно-коричневую шахматную доску с миниатюрными фигурками домов — во всяком случае, они казались таковыми с высоты фестрального полёта. Драко подёргал Гарри за рубашку.
— Чего тебе, Малфой?
— Я есть хочу, — даже сквозь выбитые ветром из глаз слёзы, и мешающие смотреть волосы Гарри увидел унылое выражение лица Драко.
— Есть хочешь?
— Хочу, — упрямо повторил тот.
— Прекрасно, — язвительно фыркнул Гарри, — я тебе сейчас подыщу пару бутербродиков. А то, что у нас двести футов под брюхом и мы невесть где находимся — сущие пустяки.
— Не стоит доводить свой сарказм до таких высот.
— Так, и что я должен, по-твоему, сделать? Шлёпнуть фестрала и сказать — «эй, приятель, не подкинешь ли нас до ближайшей закусочной?» или…
Гарри подавился собственными словами: фестрал вдруг заложил крутой вираж и резко нырнул по направлению к земле. Драко по-девчачьи завизжал и вцепился Гарри в рубашку; оба съехали почти под самую гриву, крепко-накрепко в неё вцепившись. Земля приближалась с невероятной скоростью — и вот они приземлились, причём настолько жёстко, что Гарри зашвырнуло в ближайший стог сена. Драко приземлился рядом — куда более грациозно, хотя так же больно. Чуть помедлив рядом и покосив на них блестящим, как бусина, глазом, фестрал мощно ударил чешуйчатыми крыльями и взмыл в небо.
Проклиная чёртову зверюгу, Гарри покрутил головой: они оказались в чистом поле, на котором кое-где возвышались стога. Около грязной лужи верещали неряшливые цыплята. Поблизости перекосился ветхий фермерский домишко. Драко сидел рядом, вытаскивая солому из волос.
— И после этого ты хочешь сказать, что фестралы тебя не слушаются, — заметил он, с любопытством разглядывая окрестности.
— Это не очень-то похоже на закусочную, — возразил Гарри.
— Ну, этот стог — точно нет, но, может, что-то подходящее найдётся в ближайшей деревне? — Драко махнул в сторону виднеющихся неподалёку низеньких домиков и поднялся; с него на землю слетел целый ворох соломы. — Куда я и направляюсь.