Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
Червехвост прокашлялся.
— Может, вам стоит встать чуть левее, Господин…
Ответом стал полный смертоносного льда взгляд:
— Хочешь сказать, будто я не знаю, как управиться с простейшим Мучительным Проклятьем, Червехвост?
Тот перевёл взгляд с Гермионы на Вольдеморта и промолчал.
— Как я и думал, — продолжил Вольдеморт, приближаясь к Гермионе, тут же съёжившейся и шарахнувшейся назад. — Она защищена.
— Чем защищена, Господин? — взмыли вверх брови Червехвоста.
—
Гермиона откинула с лица копну мокрых волосы. Её глаза решительно сверкнули.
— Как бы не так.
— Значит, ты не отрицаешь, что она у тебя?
Гермиона поджала губы:
— Я ничего вам не отдам. Вы не можете причинить мне боли — сами же только что это сказали.
— Зато я могу запереть тебя в темнице и уморить голодом, а потом забрать её с твоего хладного трупа, — заметил Вольдеморт.
— Так вперёд.
— Возможно, Чаша защитит её даже от этого, Господин, — сообщила со своего места Рисенн. Она рассеянно играла золотым гребешком в форме бабочки, вытащенным из причёски. — Сила её непостижима для рода человеческого.
— Непостижима для рода человеческого, — вполголоса повторила Гермиона. — И кто выражается таким высоким штилем?
— Уж меня-то к роду человеческому не отнесёшь, — возразил Вольдеморт, чей змеиный взор снова возвратился к Гермионе. — Положим, я не могу навредить тебе, зато могу сделать это с теми, кого ты любишь. Как ты посмотришь, ежели твой друг, — он жестом указал на Рона, — будет запытан прямо на твоих глазах? Если ему выпустят кишки, выпотрошат вот на этом самом месте? Ты бы станцевала нам под музыку его воплей…
— Его вы тоже не тронете, — скучающе перебила Гермиона. — Он вам нужен не меньше Чаши, ведь он — такой же инструмент, как Клинок или Зеркало…
— Я тебе не инструмент, — буркнул Рон.
— …потому что без его крови, — продолжила девушка, взглядом веля Рону немедленно заткнуться, — и без трансформативной силы его прорицательских способностей Четыре Благородных Объекта никогда не смогут объединиться, создав Тетраграмматон. Связать их способна только кровь Рона. Вы даже пытать его не можете, — клинически равнодушная отрешённость её голоса Рона, признаться, несказанно обескуражила, — он нужен вам целиком. Если он лишится рассудка, то перестанет быть прорицателем.
— Я могу не доводить его до сумасшествия…
— Рону до сумасшествия один шаг. Он действительно слабак.
— Ничего подобного!.. — негодующе начал Рон.
— Ещё какой! — снова сверкнула глазами Гермиона. — Всё, что осталось
— Как бы не так!
— Так, так!
Рисенн захихикала, но Гермиона тут же уняла её очередным сердитым взглядом.
— Вот именно — обсмеяться можно. Не забудь, именно ты мне и сказала, что Тёмный Лорд не может причинить Рону вреда…
С воплем ярости Вольдеморт развернулся к Рисенн. Побелев в тон собственному платью, та присела.
— Т-ты! Люциусова тварь!!!
Его палочка взлетела вверх, и Рисенн, защищая лицо, вскинула левую руку — золотая бабочка полетела на пол. Рона пронзил внезапный всплеск сочувствия: он ничего не смог с собой поделать — качнулся вперёд и…
Деликатный кашель нарушил тишину.
— Господин, — произнёс знакомый, чуть протяжный голос, — моя раба сделала нечто недозволенное, расстроив вас? Ежели так, позвольте я самолично разберусь, дабы вы не утруждали себя, — с этой фразой Люциус сделал ещё один шаг и вошёл в залу. Молча и грациозно.
Богатая зелёная мантия, узкая улыбка, приподнявшая уголки его чётко очерченного рта.
— Во всяком случае, не сейчас, когда я принёс вам такие отменные новости…
Стены склепа, созданного Люциусом, были гладки и тверды, будто мрамор, — Том лишь раскровянил себе руки в коротком, но абсолютно бесполезном всплеске ярости: он был слишком слаб для заклинания, способного проломить заколдованную стену, и с каждым моментом слабость эта только нарастала.
Горечь от предательства Люциуса ядовито жгла губы — и дело не в том, что он считал, будто Люциус взаправду заботится о нём, нет — просто Люциус принадлежал ему. И вдруг собственный пёс развернулся и цапнул хозяина. Да, когда Том был ребёнком, какая-то уличная псина его укусила — он ещё потом свернул ей шею и бросил подыхать на улице. Ах, если б можно было сделать нечто в том же духе с Люциусом… — однако все приятные фантазии пришлось отринуть собственной рукой. Сил на ненависть не хватало — сейчас, когда всё, что он имел, прогнулось девушкой у него на руках, когда всё уходило на то, чтобы удержать в её ещё живом теле умирающую душу.
Он сидел в темноте, безмолвно и неподвижно, словно окаменев, держа Джинни на руках, ощущал, как с каждым лёгким вдохом и выдохом, с каждым биением сердца жизнь покидает её, подобно отливу, обнажающему берег. Изо всех оставшихся у него сил он пожелал, чтобы это прекратилось. Он никогда не учился магическому врачеванию, он никогда этого не хотел; только заклинаниям, способным разрушать, уничтожать и причинять боль. И вот, теперь он не мог удержать в ней жизнь, с тем же успехом можно было пытаться обернуть вспять реки.