Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе
Шрифт:
— Айртон, вы будете отрезаны от мира, от людей. Вам не удастся бежать с островка, на который мы вас высаживаем! Вы будете одиноки, как перст, под всевидящим оком господа бога, который читает в тайниках человеческого сердца, и никто не станет тревожиться о вас, как мы тревожились о капитане Гранте. Вы и не достойны того, чтобы о вас помнили честные люди, но они вас не забудут, Айртон! Мне известен этот остров, я знаю, где вас найти. Память мне никогда не изменит!
И «Дункан», снявшись с якоря, вскоре исчез из виду!
Произошло это
Айртон остался один, но его снабдили всем необходимым: оружием, инструментами, съестными припасами. В его распоряжении был дом, выстроенный достойным капитаном Грантом. Изгнаннику суждено было одиноко влачить свои дни и искупить содеянные им преступления.
И он раскаялся, господа, совесть не давала ему покоя; он был так несчастен! Он решил, что если в один прекрасный день люди приедут за ним, ему надлежит вернуться в мир иным человеком! Как исстрадался этот отверженный! Как много работал, надеясь, что труд исправит! Как много времени проводил в молитвах, зная, что молитва переродит его!
Так жил Айртон два, три года; но его угнетало одиночество, и он не сводил глаз с горизонта, надеясь увидеть корабль и вопрошая себя, долго ли еще ему придется искупать свою вину? Он мучился, и вряд ли кому доводилось так мучиться. Ведь жизнь в одиночестве — пытка для того, чью душу терзают муки совести!
Но, очевидно, небо еще недостаточно покарало несчастного, ибо он стал замечать, что превращается в дикаря. Он чувствовал, что начинает терять рассудок. Трудно сказать, когда это произошло — через два ли года, через четыре ли, но в конце концов изгнанник утратил всякое подобие человека — таким вы и нашли его!
Нет нужды говорить вам, господа, что Айртон, Бен Джойс и я — одно и то же лицо.
Конец этой исповеди Сайрес Смит и его товарищи выслушали стоя. Трудно передать, как она их взволновала! Они увидели столько искренней скорби, муки, отчаяния!
— Айртон, — торжественно сказал Сайрес Смит, — вы были закоренелым преступником, но я уверен, что господь бог отпустил вам все грехи! И в доказательство он вернул вас к людям. Вы прощены, Айртон! Скажите же, хотите быть нашим товарищем?
Айртон отшатнулся.
— Пожмем друг другу руки, — сказал инженер.
Айртон бросился к Сайресу Смиту, крепко пожал ему руку, и крупные слезы полились из его глаз.
— Согласны вы теперь жить вместе с нами? — спросил Сайрес Смит.
— Мистер Смит, — ответил Айртон, — лучше мне еще немного побыть одному в корале.
— Воля ваша, Айртон, — ответил Сайрес Смит.
Айртон уже собирался уйти, но инженер остановил его.
— Постойте-ка, друг мой, — сказал он. — Ведь вы намеревались жить в одиночестве, зачем же вы бросили в море записку, которая навела нас на ваш след?
— Какую записку? — удивился Айртон, очевидно не зная, о чем идет речь.
— Я говорю о записке, вложенной в бутылку: мы нашли ее в море, в ней сообщались точные координаты
Айртон провел рукой по лбу. Затем, подумав, ответил:
— Я никогда не писал этой записки и не бросал бутылки в море.
— Никогда? — переспросил Пенкроф.
— Никогда!
И Айртон, поклонившись, вышел.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
— Бедный Айртон! — сказал Герберт, возвращаясь в комнату после безуспешной попытки догнать Айртона, который спустился по веревке и скрылся во мраке.
— Он вернется, — сказал Сайрес Смит.
— Вот так штука, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф. — Что это значит? Как же так? Выходит, бутылку с запиской бросил не Айртон? Кто же ее бросил?
Вопрос этот напрашивался сам собой.
— Айртон и бросил записку, — заметил Наб, — только в ту пору он уже ничего не соображал.
— Да, — подхватил Герберт, — он не сознавал, что делает.
— Другого объяснения не найти, друзья мои, — тотчас же согласился Сайрес Смит, — понятно также, почему Айртон знал точные координаты острова Табор — он узнал их еще до того, как его высадили на остров.
— Выходит, что он написал записку до того, как помешался, — заметил Пенкроф, — значит, бросил бутылку в море лет этак семь-восемь назад, отчего же записка так хорошо сохранилась?
— Это доказывает, — ответил Сайрес Смит, — что Айртон потерял рассудок не так давно, как ему кажется.
— Очевидно, так оно и есть, — согласился Пенкроф, иначе тут ничего не поймешь.
— Вы правы, — подтвердил инженер, не желая продолжать разговор на эту тему.
— Как вы думаете, Айртон рассказал нам всю правду? — допытывался моряк.
— Разумеется, — ответил журналист. — Все это — сущая правда. Я отлично помню, что в газетах печатали сообщение о спасательной экспедиции Гленарвана и об ее успешном завершении.
— Айртон рассказал нам правду, сомневаться нечего, Пенкроф, — добавил Сайрес Смит, — и правду жестокую. Люди, изобличая себя, всегда говорят правду!
На другой день, 21 декабря, колонисты обошли берег, затем поднялись на плато, но нигде не нашли Айртона. Он еще ночью ушел в кораль, и колонисты решили не мешать ему. Они надеялись, что время сделает то, чего не сделало их дружеское участие.
Герберт, Пенкроф и Наб принялись за свою каждодневную работу. А Сайрес Смит и журналист встретились в мастерской, в Трущобах.
— Послушайте, дорогой Сайрес, — начал разговор Гедеон Спилет, — ваше вчерашнее объяснение меня отнюдь не удовлетворило. Быть не может, чтобы Айртон позабыл о записке, которую сам же написал и, вложив в бутылку, бросил в море.