Трилогия о королевском убийце
Шрифт:
Она посмотрела на меня искоса, как бы проверяя, не пытаюсь ли я изобразить Верити лучше, чем он того заслуживает.
— Это правда, принцесса. Я видел, что он смеется как ребенок на кукольных представлениях во время праздника Встречи Весны. И когда все собираются у яблочного пресса, чтобы делать вино из паданцев, он не остается в стороне. Но самым большим удовольствием для принца Верити всегда была охота. У него есть волкодав Леон, которого он любит больше, чем некоторые мужчины своих сыновей.
— Но, — решила вмешаться Кетриккен, — это ведь раньше он был таким? Потому что Регал говорит о нем как о человеке, выглядящем старше своих
— Согнут, как дерево под снегом, которое выпрямляется с приходом весны. Последнее, о чем он попросил меня перед отъездом, принцесса, это хорошо говорить вам о нем.
Она быстро опустила глаза, как бы пытаясь скрыть от меня, что у нее внезапно отлегло от сердца.
— Когда я слушаю вас, мне он представляется совсем другим. — Она помолчала и потом плотно сжала губы, запрещая себе задать вопрос, который я все равно услышал.
— Я всегда видел в нем доброго человека. Настолько доброго, насколько может быть добрым человек, облеченный такой ответственностью. Он исполняет свой долг очень серьезно и не станет увиливать от нужд народа. Вот что послужило причиной того, что он не смог приехать сюда, к вам. Он ведет бой с пиратами красных кораблей и не может делать это отсюда. Он поступается личными интересами, чтобы выполнить долг принца. Не из-за душевного холода или отсутствия жизни в нем самом.
Она снова странно посмотрела на меня, сдерживая улыбку, как будто то, что я говорил ей, было сладчайшей лестью, словами, которым принцесса не могла верить.
— Он выше меня, но ненамного. Волосы у него очень темные, так же как и борода, когда он ее отращивает. Глаза его тоже темные, но когда он чем-то возбужден, они сияют. Это правда, что сейчас в его волосах появилась седина, которой вы не нашли бы год назад. Также правда, что работа лишает его солнца и воздуха, так что швы его рубашек больше не лопаются на плечах. Но мой дядя настоящий мужчина, и я верю, что, когда красные корабли будут отогнаны от наших берегов, он снова будет скакать верхом, кричать и охотиться со своей собакой.
— Вы даете мне надежду, — пробормотала она и потом выпрямилась, как будто проявила какую-то слабость. Серьезно глядя на меня, она спросила: — Почему Регал не говорит так о брате? Я думала, что еду к старику с дрожащими руками, настолько обремененному обязанностями, что жена будет для него только еще одной из них.
— Может быть, он… — начал я и не смог придумать никакого изящного способа сказать, что Регал часто искажает истину к своей выгоде. Клянусь жизнью, я не мог себе представить, какой цели он собирался достичь, представляя Верити таким отвратительным.
— Может быть, он… был… не совсем честен, говоря и о других вещах? — внезапно предположила Кетриккен. Видимо, что-то тревожило ее. Она набрала в грудь воздуха и внезапно стала более откровенной. — Как-то вечером мы обедали у меня в комнате, и Регал, возможно, немного чересчур выпил. Он рассказывал о вас всякие истории, говорил, что вы были мрачным, испорченным ребенком. Слишком амбициозным для своего положения, но с тех пор как король сделал вас отравителем, вы, видимо, довольны своей участью. Он сказал, что такая работа подходит вам, поскольку даже мальчиком вы любили подслушивать и подсматривать и выполняли разные тайные поручения. Так вот, я говорю это не для того, чтобы уколоть вас. Просто хочу, чтобы вы знали, что я раньше думала о вас. А на следующий день Регал умолял меня поверить, что всему виной были
— Вы говорите слишком быстро, — мягко упрекнул я ее, надеясь, что моя улыбка не выгладит такой дрожащей и слабой, каким я себя внезапно почувствовал. — Я не понял того, что вы сказали.
Я отчаянно силился придумать, что ответить. Даже будучи совершенным лжецом, я находил такое прямое столкновение неловким.
— Простите. Но вы говорите на нашем языке так хорошо, почти как будто выросли здесь, как будто просто вспоминаете его, а не учите заново. Я постараюсь говорить медленнее. Несколько недель… нет, это было больше месяца тому назад, Регал пришел ко мне. Он спросил, может ли он пообедать со мной, чтобы мы могли узнать друг друга получше и…
— Кетриккен! — Это Руриск звал нас с дорожки, приближаясь к нам. — Регал просит, чтобы ты пришла и поприветствовала лордов и леди, которые проделали такой долгий путь, чтобы увидеть твою свадьбу.
Вслед за ним спешила Джонки, и, когда вторая волна головокружения настигла меня, мне показалось, что она выглядит подозрительно осведомленной, и я задумался, что предпринял бы Чейд, если бы кто-нибудь послал отравителя ко двору короля Шрюда, чтобы устранить Верити. Слишком очевидно.
— Возможно, — внезапно предложила Джонки. — Фитц Чивэл захочет, чтобы ему сейчас показали Голубые фонтаны. Литресс сказала, что с удовольствием отвела бы его.
— Может быть, немного позже, — выдавил я из себя. Я внезапно почувствовал себя уставшим. — Думаю, мне лучше поискать мою комнату.
Никто из них не выглядел удивленным.
— Могу я вам прислать немного вина? — вежливо спросила Джонки. — Или, может быть, супа? Ваши спутники скоро будут приглашены к трапезе, но если вы устали, не составит никакого труда принести вам еду.
Годы учения не пропали зря. Я продолжал стоять прямо, несмотря на внезапную резкую боль в желудке.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — умудрился выговорить я. Короткий поклон, который я заставил себя сделать, был для меня изощренной пыткой. — Уверен, что скоро присоединюсь к вам.
И я извинился, и я не побежал, и не свернулся в комок, и не заскулил, как мне хотелось бы. Я пошел, делая вид, что любуюсь растениями, назад, через сад, к дверям Большого зала. А троица наблюдала за мной и тихо переговаривалась между собой о том, что все мы знали.
У меня оставался всего один шанс, маленькая надежда, что это поможет. Вернувшись в комнату, я вытащил морские водоросли, которые дал мне шут. Сколько времени, думал я, прошло с тех пор, как я съел эти медовые пряники? Потому что я считал, что именно в них было дело. Положившись на судьбу, я решил довериться кувшину воды в моей комнате. Что-то во мне говорило, что это глупо, но новые волны головокружения накатывали на меня, и я был не в силах думать дальше. Дрожащими руками я накрошил слабительное в воду. Сушеная водоросль впитала воду и стала зеленым липким комком, который я умудрился затолкать в себя. Я знал, что это опустошит мой желудок и кишки. Единственный вопрос заключался в том, будет ли это достаточно быстро, или яд чьюрда уже слишком сильно распространился во мне.