Тринадцать жертв
Шрифт:
— Вы бы хотели, чтобы она осталась дома? Не приезжала сюда? — вдруг спросил Хенбетестир. Фрейя посмотрела на него с непониманием и отрицательно качнула головой.
— Может быть, но это не совсем то, чего я желаю. Моё желание не должно идти наперекор её. Поэтому… Я бы хотела защитить Элеонору. Если бы я была здесь, я бы стала её щитом. Тогда она смогла бы вернуться. И, на самом деле, не только здесь… Будь такая возможность, я бы всегда защищала её. Перестала бы бороться с теми упрямцами, которых оказывается на моём пути всё больше, по мере того, как я перевожу армию под своё начало. Если бы так я могла защитить самых
Хенбетестир ещё раз присмотрелся к Фрейе. Он мог бы сказать, что уничтожение магов совсем не порадует покойную сестру, что судьба ещё может дать шанс, пусть и не в этой жизни, встретиться вновь и стать защитником для столь дорогого сердцу человека. Мог бы, но, во-первых, в перерождениях были уверены в первую очередь маги, поэтому так он раскроет себя, во-вторых, какие у него шансы переубедить женщину-военачальника в патриархальной стране? Она была слишком тверда в своих убеждениях. Вместо этого Хенбетестир ещё немного расспросил о том, что на данный момент отделяет Фрейю от должности главнокомандующего, а она охотно рассказала.
Вскоре они разошлись, чтобы больше не пересечься. Фрейя снова вернулась на поле боя в конце лета, в годовщину смерти Элеоноры. Привычно опустившись перед могильным камнем, она с удивлением обнаружила рядом осколок. Голос разума опоздал лишь на мгновение, которого хватило, чтобы дотронуться до бледного камня. И тот исчез, оставив лишь короткий угол в сердце.
«Показалось? — растерянно подумала Фрейя. — Тут и не такое привидеться может».
***
Фрейя дёрнулась так резко, что чуть не свалилась с кровати. Как она могла поддаться сну? Не стала ли эта слабость роковой? Фрейя посмотрела на Нору и выдохнула с облегчением — та всё ещё спокойно спала, была в полном порядке.
«И будет. Пока я жива, я буду делать то, что не смогла тогда. Я буду защищать тебя. Даже ценой своей жизни».
Глава 44: Сестра-милосердие
На душе у Элеоноры было очень тяжело и неспокойно. Когда Исаак рассказал правду, когда Фрейя накричала на Мастера, Нора вспомнила нечаянно подслушанный разговор, о котором пообещала никому не рассказывать. Тогда она ещё несколько дней задалась вопросом, почему они обсуждали ведьму так, словно больше остальных знали, кто она и чего от неё ждать. Теперь поняла.
Страх и сомнения вгрызлись в сердце. Правильно ли она поступила, что сдержала обещание? Стала ли она из-за этого сообщницей, невольным хранителем мучительной тайны? А стало бы лучше, если бы рассказала? Помогло бы это спасти хоть кого-то? Жаль, так жаль, что в жизни нельзя отмотать время назад, посмотреть альтернативный вариант развития событий и выбрать лучший. Но если такого варианта нет? Если решающий выбор был сделан так давно, что до него уже не домотаешь?
Хотелось кричать, но горло сдавливали рыдания, не давая даже ровно дышать. Не только сомнения о верности собственных поступков легли на душу могильной плитой. Неправда, что силы хранителей совсем не действовали на ведьму — они только навредить не могли. В момент той короткой встрече в комнате у осколка Элеоноры случился энергетический
Несомненно, хранителям стало плохо из-за потери друзей, но их чувства не могли ударить с такой силой. В те мгновения Элеонора узнала, какой многовековой груз был на душе у Мастера и Ингрид. Даже если сейчас они что-то не чувствовали, что-то забыли, даже если время притупило боль, создав иллюзию, что раны превратились в шрамы, прошлое продолжало терзать душу, не выпуская из холодной, тёмной и липкой пучины. Да, Элеонора не могла не сочувствовать. Ни тому, кого годы сделали безразличным к судьбе хранителей, ни убийце, которая намерена довести дело до конца.
Всё чаще при взгляде на нож, который дала Фрейя для собственного успокоения, Элеонора видела спасение, освобождения от сочувствия, о котором она не просила, от чувств, которыми не могла управлять. Вот только храбрости и эгоизма не хватало, не настал ещё тот предел, после которого станут незначительными любые поводы не обрывать свою жизнь. Сейчас главным поводом жить была Фрейя. Её сердце ведь не из гранита, у неё почва из-под ног уйдёт, если самый дорогой человек, ради которого она готова на всё, сам себя убьёт. Быть смыслом чьей-то жизни — большая ответственность.
И всё же, сидя одна во время перерыва на работе, Элеонора присматривалась к остро наточенному лезвию, прикладывала, словно примеряясь, к запястью. Да, она знала: чтобы умереть, резать надо не здесь и не так, но можно ли заглушить физической болью душевную? Элеонора видела людей, которые так делали. Они говорили, что это ненадолго помогало. Только вот порезы от Фрейи скрыть не удастся, у Норы же не было привычки заматывать руки для цельности образа.
«А если у неё…» — размышляя о том, как скрыть если что порезы, Элеонора вдруг подумала, что бинты Фрейи отнюдь не часть образа. Что, может, они тоже скрывали что-то болезненное. Но Фрейя точно не из тех, кто будет вредить себе, значит, с ней что-то сделали другие.
«В этом тоже может быть моя вина», — со страхом предполагала Элеонора, теряя веру в то, что хоть раз поступала в этой жизни правильно.
Элеонора была благодарна Фрейе, что теперь та оставалась рядом даже ночью. Нет, она не ведьмы боялась, а себя, собственной слабости. Когда рядом была сестра, важнее было не то, что она не позволит себе навредить, а то, что в её присутствии становилось спокойнее. Потому что Фрейя всегда была сильной и надёжной, и так легко себя обмануть, убедив, что сестра способна защитить от любой беды. Как всегда защищала.
На ночь приходилось принимать снотворное, хотя сегодня сон прекрасно шёл без него. Да, хранителям больше не нужно спать, но Элеоноре было просто необходимо отдохнуть, отвлечься от реальности. Засыпая, она прямо как в детстве, держала Фрейю за руку — тёплую и грубую от работы.
***
В нос ударил знакомый запах трав и медикаментов, но быстро отошёл на второй план, уступив место свежезаваренному чаю с мятой и чабрецом. Элеонора устало вздохнула и обхватила чашку, пытаясь отогреть пальцы. Сегодня не её очередь дежурить, но сон всё равно не шёл, поэтому она пришла на кухню за чаем.