Тринадцатая редакция. Напиток богов
Шрифт:
Он сразу понял, что поддаваться не надо, и почти уже готов был к проигрышу, как вдруг Алиса допустила две незначительных ошибки. Кажется, она не воспринимала противника всерьёз. Шемобор занёс руку над фигурой — вот сейчас он делает ход сюда, она отступает, и — мат. Но в последний момент он передвинул другую фигуру. И на следующем ходу сам получил мат.
— Ты поддался. Ты думаешь, я обижусь, если проиграю? Многие так думают. Ну и сами дураки, надо внимательно слушать правила. Тогда я поеду дальше.
— Мы ведь сыграем ещё?
— При случае. Играть можно сколько угодно раз, ставки
— Впервые играю с девушкой, которая умеет выигрывать. Выиграть красиво — большое искусство. Я видел не так много людей, овладевших им в совершенстве. И ни одной девушки. Ты — лучшая в мире девушка. И тебе в противники нужен лучший в мире мужчина.
— Лучшей в мире девушке нужен мужчина, который идеально подходит для лучшей в мире девушки, только и всего. Подумай об этом.
Алиса легко поднялась со стула, подхватила ранец. Вновь окинула публику оценивающим взглядом. Обернулась, помахала проигравшему кончиками пальцев. И выпорхнула на улицу, в плавильный котёл июньского дня.
Константин Петрович вошел в кабинет шефа, бесшумно притворил дверь.
Даниил Юрьевич разговаривал по телефону.
— Пишите, — сказал он в трубку.
Повисла пауза, видимо, на том конце ему развёрнуто отвечали.
— Несите, — ответил через некоторое время шеф.
Снова пауза. Собеседник был многословен, Даниил Юрьевич — лаконичен.
— Звоните, — произнёс он, повесил трубку и повернулся к заместителю. — Начинающие авторы такие ушлые стали — просят соединить со мной, и не менее. Молодой человек, очень бойкий. Предлагал нам серию романов с продолжением, которые будут иметь невероятный успех.
Константин Петрович присел на стул рядом со столом шефа и, поправив очки, заметил:
— Это мы уже много раз слышали. Можно ли взглянуть на образцы его работ?
— Изволь, — Даниил Юрьевич повернул монитор к своему заместителю. Константин Петрович прищурился и прочитал вслух:
— «На влажной апрельской земле в позе сфинкса лежала бродячая собака». Ну… Хорошо, а что дальше?
— А дальше — только за предоплату. Молодой человек написал эту строчку и думает, что сможет написать и другие. Но ему важно знать — имеет ли смысл его работа? Он хочет гарантий. Он хочет заключить договор. И аванс вперёд, потому что ему будет не на что жить, коли он уволится и станет писать для нас про бродячую собаку на апрельской земле. Пригрозил, что отнесёт свои работы нашим прямым конкурентам, если я огорчу его отказом.
— Я его понимаю. Без гарантий я бы тоже не стал работать.
— Это слова коммерческого директора. Но мне только что звонил писатель. Писатель, возможно, неплохой, который хочет просчитать все риски прежде, чем браться за перо.
— Нормальное желание.
— Для коммерческого директора, повторюсь. Или — для руководителя издательского филиала. Для нас с тобой — совершенно нормальное. Но писатель — другое дело. Иная игра, иные правила. Всегда — риск, всегда — неоправданный. Проблемы не с той, так с другой стороны. Но люди, люди! Если в прежние, не столь отдалённые от сегодняшнего дня, времена писатель прикидывал, так ли уж велик ли его роман, чтобы
— Да. Надо принимать. Я просчитал все варианты — даже при худшем раскладе мы остаёмся в выигрыше. Но меня смущает их генеральный.
— Вот он как раз не должен тебя смущать. Его нет.
— Как нет? Он умер?
— Это я умер. А его просто нет. Фирма зарегистрирована на несуществующего человека. Я у Кастора спросил, он перепроверил. Такого нет, и никогда не было.
— Тогда хорошо. Тогда наши шансы растут.
— Ну, стало быть, иди, составляй обоснование для Москвы, я подпишу.
Константин Петрович продолжал сидеть на стуле.
— Что-то ещё?
Он замялся, потом выставил защиту и признался:
— Тут получается, что у Шурика эта история с ранцами складывается удачно — ну, помните, мы смотрели и поняли, что ничего там не сделаешь. А он вот исхитрился как-то… Но ведь я сделал точные расчеты. Значит, я ошибся? Это унизительно.
— Ты ни в чём не ошибся, расчеты были верны. Но ты же знаешь — Шурик никогда ничего не высчитывает, и иногда это помогает ему добиваться того, во что никто не верит. В этом он прав.
— Если он прав — значит, я неправ?
— Правда — это не уравнение, в котором икс — обязательно квадратный корень тройки, помноженной на четыре восьмых.
Константин Петрович замер, пытаясь сосчитать в уме, потом вытащил из кармана калькулятор.
— Думаешь, я тебе формулу вычисления правды сдал? Как бы ни так. Правду нельзя определить опытным путём, иначе бы существовала специальная наука — правдология. Её бы преподавали в школах, по ней бы сдавали экзамены. Правда одного человека может быть похожа на правду другого человека — но только на первый взгляд. Например, ты говоришь: этот стул — зелёный. И я с тобой согласен. Но ты имеешь в виду, что стул не должен быть зелёным, это некрасиво, просто даже неприлично. А я полагаю, что зеленые стулья ничем не хуже прочих, а этот вот конкретный — даже существенно их лучше. Если мы обменялись мнением только по поводу цвета стула — у нас с тобой одна правда на двоих. Но если копнуть глубже — всё, поссоримся.
— А как оно на самом деле? Зелёный стул — хорошо или плохо?
— Давай спросим у стула?
Коммерческий директор подпрыгнул и повернулся лицом к стулу, ожидая увидеть на спинке вырезанную физиономию, которая внезапно оживёт, но этого не произошло.
— У стула — своя правда, — сказал шеф, как о чём-то совершенно обыкновенном. — Но нам это не поможет, скорее помешает. Мы с тобой видим этот стул со стороны, он же судит о себе, глядя изнутри.
Константин Петрович осторожно сел на место, готовый в любой момент подпрыгнуть и бежать прочь, если стул, глядя изнутри себя, начнёт судить слишком резко и противоречиво.