Тринадцатая редакция. Напиток богов
Шрифт:
— А ты не заплутаешь? — спросил Денис, убрал в сумку книгу и достал карту города, чтобы проверить маршрут.
— Не заплутаю! И Бармалей на бумере нас не подрежет! А не то мы его так подковырнём — своих не узнает! Со мной ты в безопасности.
Шагая рядом с ней, Денис слышал в воздухе непрерывное гудение. Гудение становилось то чуть слышным, неразличимым, то довольно громким, как магнитола в автомобиле слабослышащего водителя. В такие моменты Денису хотелось убежать куда-нибудь на край света и, зацепившись за этот край, повиснуть на руках, и отжиматься, пока хватит сил.
«Хочу причёску как у Леди Гаги; пусть Денис возьмёт меня за руку; вот бы мне летать, как этот воробей,
Обычно Денис не слышал чужих сиюминутных хотений. В последнее время он научился глушить даже выполнимые заветные желания — после того, как чётко осознавал, чего же хочет носитель. Но Дерезу он заглушать не хотел — или, вернее, не мог. Находясь рядом с нею, он впитывал её кожей, чувствовал каждым нервным окончанием, и это наполняло его мир светом, цветом и звуком. Даже если звук превращался в гудение бесконечных суетных «хочу». Денис слушал эти «хочу», сжимал кулаки, но терпел и не выставлял защиту. Потому что зачем тогда жить, если огораживаться от такого чудесного создания природы стеной из ментальных практик?
Дмитрий Олегович всё ещё сидел за столиком в углу, и передвигал на доске шахматные фигуры, когда перед ним словно из-под земли вырос Джордж с двухлитровой бутылью в руках, и жестами и мимикой дал понять, что традиции нарушать не следует.
Они крадучись выбрались из кафе через чёрный ход, как в школе, когда тайком бегали курить через спортзал, пока физрук не изловил их и не заставил отжиматься от пола пятьдесят раз. Ни один, ни другой с задачей тогда не справились. И вынуждены были каждую большую перемену приходить сюда и отжиматься — до тех пор, пока норматив не был сдан. Ха, если бы после этого Дима и Жора бросили курить! Как бы ни так! Они нашли другой тайный путь на волю, и никто им был не указ.
Сейчас, поднявшись по лестнице, они, не сговариваясь, свернули к квартире доверчивой старушки, оставившей ключи вероломному соседу.
— Боишься, что Анна-Лиза нас застукает? Застукает скалкой? По голове? — ухмыльнулся шемобор.
— Да нет, что ты. Она вообще уехала заказы развозить. Просто… давай для разнообразия тут посидим? Если ты не возражаешь?
— Совершенно не возражаю. А что мы будем дегустировать на этот раз? Очередную настойку на понтах с хреном?
— Да ну, простую грушевую. Лёгкий вариант для жаркой погоды.
— Ага, лёгкий вариант. И поэтому два литра — а то вдруг не опьянеем?
Они вошли в духоту нагретой солнцем квартиры. Крашеный деревянный пол был тёплым, можно ходить босиком. В комнате обнаружились тропики. Зато на кухне царили приятная сырость и прохлада: дом был построен так, что окно кухни находилось в небольшой стенной нише, буквально в метре от окна лестничной клетки. Это было не очень комфортно с точки зрения соблюдения неприкосновенности личного пространства: если шторы не задёрнуты, любой может увидеть, как ты поутру, ещё не проснувшись, жаришь яичницу, или бродишь вечером в одних трусах в поисках снотворного, которое должно быть где-то в ящике стола. Но пусть эти проблемы волнуют хозяйку квартиры. Сейчас такое устройство дома позволяло двум друзьям чувствовать себя в кухне вполне комфортно — как в каком-нибудь пивном подвальчике, расположенном на узкой средневековой улице.
— Ты с чего вдруг про шахматы вспомнил? — спросил Джордж, по-хозяйски
— Да так. Очень интересная девушка заходила. Предложила сыграть партию. Ставка — она сама. Если бы я победил, то…
— Но ты проиграл.
— Я поддался.
— И она назвала тебя, конечно, слабоумным слабаком?
— Нет. Она сказала — впервые играю с мужчиной, которого интересует сама игра.
— А тебя правда интересует только игра? — с сомнением спросил Джордж, разливая по рюмкам «простую грушевую настойку». В самом деле, запахло грушей.
— Теперь не уверен, — пригубив, признался шемобор.
— Тогда зачем поддался? У тебя же — вон — хата свободная. А она тебе понравилась…
— И даже не просто понравилась. Она права — мы с одной планеты. Поэтому выиграть её у неё в шахматы было бы слишком просто.
— Зачем обязательно всё усложнять?
— Лучше сначала усложнить, чем потом оказаться в ловушке. Не хочу повторять твоих ошибок.
— Ошибок? Каких ошибок?
— Анна-Лиза — венец творения. Она слишком хороша для тебя, и ты это сам знаешь. Она тоже это знает, но пока что не прислушивается к себе. И ты думаешь, что так будет всегда. Но однажды ей надоест — и ты будешь неприятно удивлён тем, что последует за её прозрением.
— В какой древнегреческой трагедии ты почерпнул этот сюжет?
— В какой бы ни почерпнул. А чтоб трагедия не случилась с тобой — советую потихоньку начать отдаляться от Анны-Лизы. Сантиметр за сантиметром. Чтобы потом, когда грянет гром — не сгинуть под лавиной, которая сойдёт на тебя с горы. А она непременно сойдёт, это вопрос времени. Чем дальше ты в этот момент будешь от Анны-Лизы — в эмоциональном смысле, — тем больше у тебя шансов спастись. Подожди, не надувайся так. Спастись самому — и спасти отношения! Которые можно будет через какое-то время восстановить, если хотя бы один из вас будет сохранять холодный и трезвый рассудок. На неё я не надеюсь. А вот ты способен. Поверь, мне нравится то, что с вами произошло. И я бы хотел и впредь приезжать в гости к довольным и счастливым людям, своим старым друзьям.
И так далее, и так далее. И ещё три вагона искусного вранья, способного посеять сомнение в душе даже очень уверенного в себе человека.
— Ты освободился от родительской власти и сохранил со своей семьёй хорошие отношения — молодец! — вскочил со своего места Дмитрий Олегович и воздел к потолку рюмку, так, словно собрался произнести тост. — Теперь ты на новом уровне, и задача усложняется. Ты попал в плен. В плен дома, который никогда не отпустит тебя живым. В плен отношений. В плен своего представления об этих отношениях. И о том, каким должен быть хозяин небольшого легендарного кафе — ты же веришь, что лет через двадцать здесь всё порастёт легендами, шагу нельзя будет шагнуть, чтобы в легенду не вляпаться? И старички будут говорить: о да, да, я был здесь с самого начала, а теперь уже не то.
— Ты что-то путаешь. Я — свободен. А вот ты работаешь на своего бывшего босса из Швеции. Так и не отпустил тебя этот гад?
— Так и не отпустил. Дал вот только немного свежего воздуха глотнуть. Сдохну я в его подвале. А ты — ты ещё можешь разорвать свои цепи! Ведь абсолютной свободы тебе не видать всё равно. Ты — как и я, как любой человек — помещён в тюрьму, именуемую тело. Эта тюрьма возможна только на планете Земля — пока не доказано, что остальные планеты тоже «обитаемы». «Обитаемы» — это значит, застроены тюрьмами, вышками, заборами с колючей проволокой. По-настоящему свободный дух переносится с планеты на планету, и тело не сковывает его, не стреноживает, не держит на месте. Спасибо тебе, тело. Спасибо тебе, планета Земля.