Тринадцатый ученик
Шрифт:
Два или три часа, проведенные компанией в застолье, не показались Паше в тягость. Молодые люди ели и много пили, танцевали, вживаясь друг в друга и по отдельности, выделывая авангардные коленца или пускаясь вприсядку. Паша взобрался на широкий подоконник. С одной стороны - холодит стекло, за которым вечерняя жизнь (мирно горит фонарь, засыпают окрестные домишки, схоронясь в садах, проехала машина, мигнув красным огнем), с другой колышется тонкая штора, атмосфера накаляется, жадная молодость торопится есть, пить, жаждет обладать и властвовать и еще сильнее воспламеняется в ритуальном танце. Становилось остро и нетерпимо, можно
– Не забудь свой бубен, цыганочка, - прошептал Насте в ухо Андрей, и Паша услышал, вернее, ощутил: они исчезли.
Он глянул в зал, отодвинув штору: топтались пары, но внутренняя струна тенькнула разочарованно - райские кущи пусты.
– Послушай, Иван Данилыч!
– Ты мне не тыкай! Сказал - до десяти, значит, до десяти. Не уйдешь вызову наряд и выдворю.
Андрей, распаленный, заскрежетал зубами:
– В конце концов...
Однако Настя примирительно коснулась его руки:
– Молчи. Не спорь.
Старый комендант Иван Данилыч поглядел вслед молодой паре, поднимавшейся по лестнице, покачал головой:
– Ишь ты! Анастасия хороша, - и потащился в свою каморку ставить чайник.
Да, она была хороша - тоненькая, в огненном платье, нездешняя. Андрей залюбовался. Они остановились на лестничном пролете. Каждый такой пролет украшался витражом - роскошь советской основательной эпохи ("культуру - в массы!"; витражи - в общежития). Разобрать, что именно изображалось там, было трудно - за давностью созданного. Цветные куски крошились и осыпались, другие - затягивались патиной. И все же фон юной паре составился волшебный, лучший трудно и вообразить: будто и впрямь распахивалось окно в иной мир, в райские - полустертые - сады.
Паша глядел во все глаза, не в силах избавиться от новой наплывающей тоски. Оттуда, из райского сада, сквозило предательством, утратой целомудрия, утратой полноты жизни и жизни вообще. Солнце сквозь листья - и двое, обнявшиеся на фоне заката. Он вздрогнул и скорбно очнулся, когда раздались звон и грохот: из рук Насти выпал бубен. Но влюбленные только теснее сомкнулись, и глухая горечь накрыла Пашу с головой: все бесполезно, Андрей - жених и обладатель, его право и время тоже его.
– Я возьму направление в деревню. Сельским учителям льготы. Я не пойду в армию. Не хочу расставаться с тобой. Мы поженимся. Ты станешь моей женой?
Сдавило горло. Вот он - последний миг.
– Я не позволяю! Молчи! Иначе я умру!
– кричит Паша где-то там, в своем небытии.
И Настя из их общего тайного будущего мира слышит его. Она отходит к окну. Так красиво задуман холл, начинающий коридор. Вероятно, солнечные лучи, падающие через окно, сказочно подсвечивают витраж. Но сейчас поздний вечер и за стеклом темнота. Она молчит, и двое мужчин переживают муку колебания. Настя оборачивается, внимательно смотрит на Андрея, затем переводит взгляд на Пашу, и его нисколько не удивляет это. На долю мгновения они - все трое - знают и мысли, и чувства друг друга, так что не нужны слова. И все же слова звучат, потому что ясность невыносима, легче обманываться.
– Да или нет?
У Паши мелькает злая мыслишка, что еще вчера Андрею и в дурном сне не
– Тебе нельзя в армию. Ты погибнешь. Тебя предадут, - сказал Паша.
Андрей досадливо поморщился:
– У меня такое впечатление, что нас подслушивают. А меня... предают.
Смех, смешок проскользнул между ними. Нет, их вовсе не трое. Лукавый с ними, и та самая дегенеративная ухмылочка не заставила себя долго ждать. Вмешался бес, и Андрей неверно истолковал подсказку. И нечем помочь, потому что плохие помощники в борьбе с нечистым дурные сны.
– Ты разлюбила меня.
Удивительно тихо в коридорах и на лестницах. Никого. Все - на гулянке. Или они трое предстоят друг другу в заповедном месте, вынутые из реальности, скрытые в девственных дебрях? А Настя молчит.
Андрей дернулся, выхватил из кармана фото, разодрал на две неравные половины, и все трое смотрят, как они кружат: одна, где Андрей, планирует прямо в бубен (и это тоже лукавая, дерзкая насмешка), другая опускается рядом. Вся эта ситуация: девушка в красном и бубен, и главное, главное изображение мужчины в круге, ограниченном звякающими крохотными бубенчиками, - все это смутно напоминает нечто трагическое, какую-то иную, бывшую прежде и загубленную жизнь. "Погибель", - сами собой звякнули бубенчики. Андрей побледнел как полотно, испугавшись смертельно и окончательно в присутствии развлекавшегося лукавого духа, выстраивавшего символы, быть может, и непонятные, но, без сомненья, недобрые.
– Будущее предрешено, - прошептал Андрей и весь как-то ужасно засуетился и обратился к Насте, цепляясь за ниточку спасительной надежды.
Она покачала головой:
– Это не я предам!
– Да, - Андрей вдруг обрадовался.
– давай породнимся, - сказал он, ты будешь мне сестра. Нет, не так - ты будешь мне родной!
"Он тоже безумец! Или безумие заразно и я заразил его?"
Между тем Андрей выхватил нож, уже знакомый Паше - с рукояткой в виде соблазнительной русалки, слегка надавливая, чиркнул по левому запястью. Поперечная царапина тотчас набухла кровью, и обильные потеки щедро заструились вниз.
– Давай, Настя.
– он схватил ее руку.
Лицо ее давно было залито слезами. В эту секунду где-то в глубинном далеке запикали сигналы, отбивая время, и несуществующий диктор объявил: "Двадцать два часа", будто пропел петух, обрывая наваждение.
С лестницы донеслось ворчание, и с Пашей поравнялся Иван Данилыч:
– Говорил, наряд вызову - и вызову!
Тут глаза блюстителя нравственности округлились: он заметил окровавленного Андрея и заплаканную Настю.
Все застыли и онемели, а Андрей наконец прозрел и увидел Пашу.
– Так вот ты где!
– он дико захохотал и метнул нож в соперника.
Иван Данилыч пригнулся под свистящим клинком и, распрямившись, завопил с неизвестно откуда взявшейся богатырской мощью:
– Спаси-ите!
– Сгинь, подлюга!
– снова крикнул Андрей и швырнул в Пашу подхваченный с пола бубен. Тот полетел, крутясь, блистая и визжа.
Иван Данилыч шарахнулся, попутно сокрушая видение рая. От мощного удара брызнули цветные осколки. Все вдруг ожило, наполнилось людьми. Послышались голоса, топот. Навалила толпа. Молодца увели. Настю под руки поддерживали подружки.