Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1
Шрифт:
Можно и дальше продолжать цитировать диалоги Платона о «тиранах» и «тираническом человеке». Но и приведенного, видимо, достаточно, чтобы утверждать, что наряду со специфическими особенностями диктаторского правления в разные эпохи есть и нечто общее: «господствующая личность» не может действовать иначе как от «имени народа». Диктаторы проводят жестокую селекцию своих «соратников» и «друзей»; они не терпят инакомыслия, стремятся поддерживать напряжение в народе, заостряя его внимание на многочисленных врагах. Угроза войны и злых сил абсолютно необходима, чтобы высветить мессианскую роль вождя… Сталин, не зная Платона, выведывал эти же «тайны», читая жизнеописания русских царей.
К 300-летию дома Романовых был выпущен роскошный фолиант наподобие тех альбомов о «великих» руководителях, которые издавались в советское время при Сталине
Так же хорошо Сталин усвоил идею, лежащую в основе всех его «тайн»: в обществе необходимо непрерывно поддерживать высокий накал борьбы. В этой борьбе он чувствовал себя уверенно. Для него вся дореволюционная жизнь была борьбой за выживание, за подрыв самодержавных устоев. 20-е годы сложились так, что он смог перевести эту борьбу в плоскость идейного шельмования и политического устранения почти всех, кто думал не так, как он, кто мог хотя бы теоретически претендовать на первые роли. Борьбу за выбор методов и путей развития страны Сталин превратил в борьбу за личное самоутверждение. В 30-е годы борьба по его воле заключалась в физическом уничтожении всех реальных, а главное – потенциально возможных противников. Он так преуспел в этой борьбе, что, думаю, спустя и столетия земляне, если они выживут, будут ассоциировать варварство не только с Тамерланом, Чингисханом, Гитлером, но и с именем Сталина. Он не писал книги «Майн кампф» («Моя борьба»), как Гитлер. Но вся его жизнь и деяния – это действительно его борьба с бесчисленным сонмом врагов: не столько реальных, сколько мнимых, предполагаемых.
Самыми реальными из всех его врагов были фашисты, с которыми он пытался, скорее всего из-за тактических соображений, поддерживать отношения, закамуфлированные под «дружбу». Но в конце концов схватка с гитлеризмом, поставившая на грань краха не только его карьеру, но и всю страну, вновь вынесла его на самую вершину власти и славы. Достигнув апогея своего могущества, он не мог не понимать, что обязан не просто стечению обстоятельств, бесспорности идеи, но прежде всего выбранной методологии. Вся она – в вечной борьбе. Неважно, какая она: борьба с фракционерами, за индустриализацию, коллективизацию, с «космополитами» и множеством других «крепостей», которые должны «взять большевики». В конечном счете лично для него, «вождя», такая борьба – это его самоутверждение, увековечение, обожествление.
Сталин всегда помнил, что для него идея классовой борьбы является основополагающей. Когда были уничтожены помещики и капиталисты, он нашел еще один класс, который нужно было ликвидировать, – кулаков. Наконец, оставшись без явных классовых врагов, Сталин изобрел формулу, по которой они будут всегда. Сидя глубокой ночью в своем кремлевском кабинете, за неделю до зловещего февральско-мартовского Пленума 1937 года, Сталин мучительно искал определение, вывод, в соответствии с которым можно было бы борьбу внутри общества сделать «перманентной». Многократно зачеркнутые и исправленные слова ключевой фразы его будущей речи свидетельствуют, что Сталин долго вынашивал ее. Наконец, как это явствует из стенограммы Пленума, диктатор сформулировал то, что было ему так необходимо. Напомню еще раз: «Чем больше будем мы продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем
В ставке на бесконечную борьбу, понимаемую однозначно как антагонистическую, жестокую, бескомпромиссную, кроется одна из главных «тайн» сталинской методологии мышления и действия. Даже добившись покорности великого народа, Сталин не успокоился. В январе 1948 года «тиранический человек» (пользуясь определением Платона) вызвал к себе министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова и отдал распоряжение: продумать «конкретные мероприятия» по созданию новых, дополнительных лагерей и тюрем особого назначения. В едва слышных токах необъятного Отечества Сталин уловил нечто тревожное. Участились случаи проявления недовольства людей, появились попытки перехода за кордон, некоторые писатели замолчали, как бы протестуя против безысходности сжимающегося обруча единовластия.
– В феврале доложите проект решения, – подытожил Сталин. – Для троцкистов, меньшевиков, эсеров, анархистов, белоэмигрантов нужно создать особые условия…
– Будет исполнено, товарищ Сталин, будет исполнено… – несколько раз повторил послушный ставленник Берии.
Пусть читатель не подумает, что я перепутал даты. Нет. В 1948 году Сталин вновь заговорил о троцкистах, меньшевиках, эсерах, анархистах… Думаю, что он искал «новых врагов» – неотроцкистов, неоменьшевиков, неоэсеров и т. д. Круглов не заставил ждать. В середине февраля Поскребышев передал Сталину документ:
«Центральный Комитет ВКП(б)
товарищу Сталину И.В.
В соответствии с Вашими указаниями, при этом представляем проект постановления Совета Министров об организации лагерей и тюрем со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников и о направлении их по отбытии наказания на поселение в отдаленные места СССР.
Просим Вашего решения.
В. Абакумов, С. Круглов».
В проекте постановления говорилось, что «троцкисты, террористы, правые, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, белоэмигранты» должны направляться в десятки новых лагерей на Колыме, под Норильском, в Коми АССР, Елабуге, Караганде и других местах. При этом с осужденными предписывалось вести «чекистскую работу по выявлению оставшихся на воле». В отношении заключенных, указывалось в проекте, должно быть «исключено сокращение сроков изоляции и других льгот». Более того, МВД [21] предлагалось «в случае необходимости задерживать освобождение заключенных, с последующим оформлением в установленном законом порядке». Звучит многозначительно: отбывшего срок задерживать «в установленном законом порядке»!
Сталинское «согласен» является лишь еще одним штрихом к его портрету. Для него борьба, насилие, несвобода стали инструментами «созидания» по-сталински. Абсолютизация чего-либо всегда опасна. Абсолютизация классовой борьбы привела Сталина к отрицанию многих подлинных общечеловеческих ценностей. Важнейшие ценности – социальная справедливость, гуманизм, свобода личности – были попраны. Сталинские «тайны» единовластия – это тайны тирании. Если бы был жив Троцкий, уничтоженный «вождем», он мог бы повторить свои слова: «Сталин ведет к термидору».
По мере того как мир постепенно узнавал Сталина не только с помощью Фейхтвангера и Барбюса, находилось все больше людей, которые убеждались, что главная сила Сталина, «тайна» его неуязвимости – в абсолютизации феномена классовой борьбы. Многим даже начинало казаться, что Д.С. Мережковский своим антибольшевистским памфлетом «Царство Антихриста» раньше других увидел смертельную опасность этой абсолютизации. Напомню, что он писал через три года после Октябрьской революции: «Хороша или дурна идея классовой борьбы, благородна или презренна, – мы, живые люди, участники борьбы, палачи или жертвы, кое-что знали о ней, чего Маркс не знал, что и не снилось всем мудрецам социал-демократии. У них идея эта была только в уме; у нас в крови и костях: кровь наша льется, кости трещат от нее». Действительно, Сталин, как никто другой, сделал все, чтобы идея, которая раньше «была только в уме», стала господствующей в политике, экономике, идеологии, культуре, в повседневной жизни. Он не чувствовал себя спокойным, если не слышал, не ощущал конвульсий жертв этой идеи.