Трое и весна
Шрифт:
А отец начал негромко рассказывать. Не сказку — он их не знал. Он стал рассказывать про свой завод, откуда гигантские стальные трубы пойдут на газопроводы, которые пролягут через тайгу, болота, безводные пустыни, через степи и горы…
Тая и не заметила, как веки её смежились.
…Электричка быстро глотала зелено-жёлтые километры. Проносились мимо серые столбы с равнодушными, ко всему привычными воронами на их верхушках. Размазанными пятнами убегали назад деревья, за ними плыли золотые участки стерни, озарённые спокойным солнцем…
Но Тае ничто
Тая стиснула зубы, чтобы не заплакать, ей было жаль отца. Сперва он пытался её развлечь: рассказывал разные истории, шутил. А потом как-то сразу смолк, все смотрел в окно, будто увидел там нечто такое интересное, что и глаз не оторвёшь. Так молча и сидел он до самой остановки, где надо было им выходить.
Маленький полустанок — бетонная платформа и будочка. Сразу же за ними — устремлённые в небо сосны, стройные, тонконогие берёзки.
Стежка, усыпанная бурой хвоей, гасит шаги. Где-то неподалёку отрывисто тюкает дятел, неспокойно тенькают синицы. А над всеми этими ненавязчивыми лесными звуками плывёт несмолкающий шум хвои.
Тая впервые попала в настоящий лес и удивлённо озиралась.
Деревья, птицы, цветы тут были совсем не такие, как в городских даже самых густых парках. Там все живёт напоказ: каштаны гордо подносят свои пышные «свечки», мол, любуйтесь нами, розы жеманно выгибают лепестки, будто кичась своей красотой. Даже чахлая, неказистая трава и та тянется, чтоб её видели.
А лес жил настоящей, хлопотливой жизнью. Сосны неторопливо покачивали развесистыми вершинами. Дятел, когда Тая подбежала к сосне и постучала по стволу кулачком, сердито оглянулся на неё — не мешай, мол, — и снова принялся за дело, тряся разноцветной головой и ловко орудуя клювом на страх жукам-короедам. Даже шаловливая белка, которая в парке охотно летает по деревьям, восхищая всех своей прыгучестью, в лесу деловито сновала от орешника к толстенной сосне, нося в дупло орехи.
— А вон!.. Вон!.. — Тая захлопала в ладоши, и ноги сами понесли её к одинокому дубу, что могуче стоял между молодых дубков, как дед среди внуков.
У его жилистого корня важно сидел большущий гриб, надвинув на глаза большую коричневую шапку. А вокруг него — маленькие грибочки, тоже в коричневых шапочках. Таина рука потянулась к грибу, да так и застыла, едва дотронувшись до тугого корня. Девочке вдруг показалось, что грибочки испуганно прижались к грибу, обхватили его невидимыми маленькими ручками.
— Ой, да это же ихний батька, — прошептала Тая и скорей побежала прочь от этой семейки, чтоб, чего доброго, ей не навредить.
Она не заметила, когда оборвался сине-зелёный лесной коридор и, будто из-под земли, выросло белое здание, такое белое, что Тая зажмурилась.
А когда открыла глаза, то увидела возле чубатой сосенки двух девочек с чёлками, которые с откровенным любопытством смотрели
Девочки долго молчали. Наконец одна из них, в синем платочке, с ясными, как два тихих озерца, глазами, прыснула от смеха.
— Ой, Нина, глянь, что у неё на ухе!
Тая схватилась за ухо и сняла жучка. Вот чудак! Погреться, что ли, залез? Посмотрела на девочек и тоже засмеялась.
Они сразу подружились.
День прошёл незаметно. Сперва их с отцом пригласили в кабинет к директору санатория. Пока отец разговаривал с директором, Тая украдкой разглядывала свою воспитательницу Ольгу Максимовну, которая пришла встретить новенькую. Молодая, красивая, с мягким, приятным голосом, она показалась Тае очень знакомой…
Потом Таю осматривал доктор. Прослушивая лёгкие, а потом разглядывая рентгеновский снимок, он очень смешно повторял: «Тэ-э-кс, тэ-э-кс…» У Таи от смеха вздрагивали губы, и ей было почти совсем нестрашно.
А когда она наконец выбежала на двор, её сразу окружили мальчики и девочки, стали наперебой расспрашивать: видела ли она многосерийный фильм про нашего разведчика, на какой улице живёт, была ли в зоопарке… Тая растерянно смотрела вокруг, не зная, кому отвечать. Но тут между ребятами протиснулась Ира. Решительно схватила Таю за руку, вытащила из толпы.
Они с Ниной повели новенькую в белоснежную спальню, затем показали светлые классы, где было сейчас пусто, лишь звонкое эхо отзывалось на шаги и голоса. Потом ходили в сад, бегали к ручью, пока их не позвала воспитательница — отцу уже было пора возвращаться домой.
Его провожали шумной, весёлой гурьбой, и грусть подступила к Таиному сердцу только тогда, когда электричка резко тронулась и отец, высунувшись из окна, замахал ей рыжей кепкой. Электричка на глазах становилась все меньше, превращаясь в игрушечную, а рука отца, уже тоненькая, как веточка, все махала и махала кепкой.
И когда Тая, уставшая за долгий день, легла в кровать, на хрустящую простыню, грусть снова вернулась к ней и острой осокой кольнула в сердце. Тае вспомнилось лицо отца, когда они прощались, его рука с кепкой, что махала из окна вагона…
Всплыла в памяти их квартира, где каждый уголок такой родной, а в окна подмигивают тысячи знакомых огоньков. Там нет этой темени за стёклами, где грозно шумит лес. А в груди… Тая затаилась, притихла, чтобы паук не проснулся. Но он уже заворочался, вот-вот вопьётся в лёгкие.
Тая глухо застонала и тут же зажала ладонью рот.
Но Ира услышала. Она белой птицей слетела с кровати и шмыгнула к Тае под одеяло.
— Тебе приснилось что-то страшное, да? — горячо задышала она Тае над ухом. И, не дожидаясь ответа, быстро зашептала: — Мне тоже иногда снится, что я бегу, а потом взмахну руками и полечу. Выше, выше, уже и корпуса наши игрушечными кажутся. А потом — ужас! — как сорвусь вниз!.. Иногда так заверещу, что мальчишек за стенкой разбужу. Ольга Максимовна говорит, что это я расту. А померяю себя утром — ну хоть бы на сантиметр подросла за ночь!..