Трое из океана
Шрифт:
— А где вы там ходили? Кто начальник партии? Моего Никиту не знаете? Тоже геолог.
Хорошо, что железнодорожник вскоре же уснул. Михайла не представлял себе, как он вытащил бы при нем свой рюкзак и сошел на станции Корфовской, не доезжая Хабаровска, куда старик взял ему билет!
Ох, как приятно было подняться с колен, стряхнуть с них налипший песок, когда рация оказалась наконец под толстым слоем дерна, уложенного аккуратными квадратами! Оставшуюся землю Михайла отнес далеко в сторону и высыпал в старую лесную колдобину, а потом еще, для верности, замаскировал ее опавшими листьями. Так, как учили в разведывательной школе
Отыскав в лесу глухой овраг, Михайла провел в нем трое суток, из предосторожности не разжигая костра, жестоко страдая по ночам от холода. Лишь по истечении этого срока он снова появился на станции.
Пригородным поездом Михайла приехал в Хабаровск. На вокзале долго копался в книжном киоске, перелистывая иллюстрированные журналы, поглядывая вокруг поверх страниц. На привокзальную площадь вышел только через полчаса после того, как схлынул поток пассажиров. В автобус не сел. Пошел в город бодрым уверенным шагом человека, которому тут все хорошо знакомо. Дважды заходил во дворы, затаивался в них, чтобы удостовериться, нет ли слежки.
Самый трудный вопрос разрешился неожиданно просто. На воротах одного из дворов Михайла прочел объявление о сдаче комнатушки на втором этаже флигеля.
Заросший травой двор имел два выхода. Флигель примыкал к толстой каменной стене — брандмауэру. Окно комнатушки открывалось как раз над этой стеной. Никакого труда не составляло в случае опасности спрыгнуть на нее, соскочить на улицу и скрыться в переулке.
Разговаривая с квартирной хозяйкой, Михайла видел, что все складывается как нельзя лучше. И однако глухая тоска не оставляла его. С той памятной ночи, как он ступил на песок морской бухты, ни разу, даже во сне, Михайла не чувствовал себя спокойно. Даже тогда, когда втроем они шли по тайге через сплошные заломы по звериным тропам.
Хозяйка долго выспрашивала, откуда он приехал, где намерен устраиваться на работу, какую имеет профессию, не курит ли (долго ли до пожара!), не собирается ли, упаси боже, водить к себе приятелей, выпивать с ними.
— Я, мамаша, человек одинокий, тихий, — заверил Михайла хозяйку, — непьющий. От меня вам никакого беспокойства не будет. И без дела болтаться не намерен. Вот осмотрюсь немножко, похожу, почитаю объявления и устроюсь.
— Оно и ладно, — согласно закивала головой старушка. — А поступить на работу в нашем городе проще пареной репы. Эвон, сколь строек вымахало! И, почитай, на каждой монтеры требуются.
Разговор шел именно в таком плане, как хотелось Михайле. Это было куда приятнее расспросов. Когда же Михайла отсчитал хозяйке вперед за месяц двадцать рублей, старуха совсем расчувствовалась.
— Ежели тебе утром кипяточку потребуется или еще чего, ты, батюшка, только скажи. Я женщина старая, сырая, но для своего квартиранта всегда потружусь. Вот мы с тобой для начала и попьем сейчас чайку.
За чаем старуха говорила без умолку. Похвалилась внучатами, рассказала, как ездила летом в гости к невестке и там вставила себе золотой зуб, пожаловалась на соседку, что обирает квартирантов, а заботиться о них не хочет ни на грош. Михайла поддакивал, изредка вставлял осторожные вопросы. Бессонные ночи, постоянное нервное напряжение вконец измотали его. После горячего чая в тепле потянуло ко сну с такой силой, что временами Михайла переставал слышать хозяйку. Наконец даже старуха заметила состояние своего квартиранта.
— Да ты, никак, дремлешь, батюшка? Совсем я
Сон как рукой сняло! Михайла рассчитывал дня три-четыре прожить без прописки.
— После, бабушка, успеется.
— Нет, батюшка! У нас с этим строго. Участковый наказывал: станет человек на жительство, сей же час его прописывать. Не сделай по-ихнему, еще жучить меня начнут, старую.
— Ногу я растер, ступить больно, бабушка!
Кончился разговор тем, что старуха согласилась сама съездить в паспортный стол и оформить прописку.
Отдав паспорт, Михайла в волнении зашагал по комнатушке.
Старуха удивилась, застав квартиранта бодрствующим. Не желая расспрашивать хозяйку, Михайла пытливо вгляделся в ее морщинистое лицо. Оно сохраняло свое обычное благодушное выражение.
— Так и не ложился, батюшка?
— В баню надо сначала. Помыться с дороги.
— Тоже верно. На вот, милый, мочалочку.
В бане Михайла соскабливал с себя многодневную грязь, жадно прислушиваясь к разговорам вокруг; потом побрился и почувствовал прилив бодрости. Но мысли все время возвращались к саквояжу, спрятанному на чердаке под печным боровом. Пистолет бесшумного боя, шифровальные блокноты, деньги, чистые бланки для разных справок и удостоверений, документы — все находилось там.
Домой Михайла вернулся не сразу. Сначала, не замедляя шага, прошел мимо входа, длинным туннелем тянувшегося во двор. Потом, зорко поглядывая вокруг, обогнул квартал, вышел из переулка к каменной стене и только тогда вошел во двор. Вручив хозяйке червонец, Михайла отправил ее за баранками, а сам перенес саквояж с чердака в свою комнату и спрятал его под расхлябанными половицами.
Наставления инструктора разведывательной школы Майкла-«верзилы» требовали провести хотя бы первые две-три ночи на стороне, пока не станет ясно, что прописка не вызвала никаких подозрений. Но Михайла так изнемог, так манила к себе мягкая чистая постель, что он махнул на все рукой. Положив под подушку пистолет, тщательно проверив дверной запор, Михайла выключил свет и мгновенно уснул.
Утром Михайла отправился позавтракать в маленькую столовую за углом.
По комбинезонам, испачканным известкой и цементным раствором, во многих посетителях столовой легко угадывались строители. Трое из них сели за столик Михайлы: чернявый парень со шрамом на щеке, степенный старик с узкой бородкой и молоденькая девушка в спортивных шароварах, ситцевой косынке на пыльных белокурых волосах.
Старик развернул чистую тряпочку, достал оттуда несколько головок ядреного чесноку.
— Незаменимая овощь к борщу! Вася, Тома, берите. И вы, молодой человек, угощайтесь.
Михайла начал отнекиваться, но старик потчевал так искренне, что пришлось взять дольку аппетитно пахнущего чеснока.
Не прошло и пяти минут, как Михайла оказался втянутым в общий разговор. Узнав, что он приезжий, нигде еще не работает, Тамара заволновалась:
— Поступайте к нам в УНР-28. Право! Нам все профессии нужны: и каменщики, и сантехники, и электрики. Работа на воздухе, на высоте. Чудо! Хотите, я поговорю с прорабом?
Тамара даже ложку положила, будто готовясь немедленно бежать к прорабу хлопотать за Михайлу. Ее милое курносенькое лицо выражало такое участие в судьбе незнакомого человека, что у Михайлы внезапно подступили к глазам слезы. Как давно никто не говорил с ним так душевно!