Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"
Шрифт:
— Послушай, Алеша,— спросил Канаев.— А вот этот номер с яхтой... Зачем его пригласили?
Алеша потемнел лицом, нахмурился.
— А я почем знаю? Мы все удивляемся. Правда, кто-то сказал, что Эрвина Гросса с женой Матильдой просто навязали, дескать, не все же номера экстра класса вам давать. У вас в Советском Союзе нет безработицы, а у нас есть. Эрвин Гросс уже восемь месяцев не имеет ангажемента...
Алеша помолчал и закончил:
— Пожалели герра Гросса, наверно. Все-таки трудящийся человек.
— Ну если так... Тогда понятно.
Парнишка вскинул на заведующего синие гневные глаза.
— Фашист он!
— Ну уж!.. Сам сказал, что Гросс этот был восемь месяцев безработный.
И тогда Леша, прерывисто дыша, ошеломил Егора Ивановича:
— Это тот самый фашист, которого я... камнем по башке! У него и шрам на виске.
Наступило молчание. Канаев размышлял. В тридцать третьем году Леше было лет десять. Как мог он запомнить лицо человека да еще проезжавшего в машине?.. Это фантазия. Взрослые часто совершают ошибку, обвиняя, изобличая ребенка во лжи, когда он всего-навсего фантазирует. Ребенок живет в мире иллюзий. Он скачет верхом на палочке, а ему представляется, будто он на лихом коне. Ребенок положил стул на спинку, и вот уже готов паровоз...
«Гу-гу-у-у!» Некоторые детские фантазии со временем как бы обретают реальность... Точнее, иллюзию реальности. Так и Алеша. Десятилетним ребенком он жил в Германии, слышал разговоры взрослых о бесчинствах фашистов, может быть, видел марширующих штурмовиков, гитлеровцев, проезжающих на автомобилях... Лицо какого-то фашиста запомнилось ему... И вот спустя три года Леша встречает другого немца, Эрвнна Гросса. В глазах подростка теперь все немцы поголовно фашисты. Значит, и этот бездарный артист тоже фашист!.. Возможно, внешне Гросс и напоминает подростку того гитлеровца...
Леша прервал молчание.
— Вы не думайте, Егор Иванович... Мне не показалось. Я даже друзьям своим ничего о Гроссе не говорил. Скажу — засмеют. А вам сказал.
— Спасибо за доверие, Леша.
— Я не врал, что камнем того... Этого Гросса! Честное слово. Как вышло? Улочка узенькая. Машина выворачивала на нее медленно, осторожно. Он на меня и посмотрел. Улыбнулся и рукой помахал, за немецкого киндера меня принял. Глаза мне его запомнились, никогда больше таких не видел. Один светлый, а другой темный. И у Гросса такие же глаза.
— Разноглазие, Алеша, явление редкое, но не уникальное.
— Он это, Егор Иванович, он!
Оба замолчали. Все-таки,— размышлял Канаев,— Алеша еще ребенок. Он много ездил, многое повидал. Впечатлительный паренек. Пожалуй, все же подозрения его—плод давешней детской фантазии. И зачем шпиону выступать в цирке? Смешно. Просто Гросс, не имея никакой специальности, подрабатывает на жизнь.
— Леша, а как он ведет себя?
— Всем пытается услужить. Здоровается, как тельмановцы, «Рот фронт». Данке шён,— говорит,— Совиет Унион. Их хабе арбайт. Спасибо Советскому Союзу, теперь он имеет работу, свой
— Вот видишь?
— Вижу... Он это. Он!
— Ты понимаешь, конечно, Алеша, что твоих подозрений мало для того, чтобы сообщить о Гроссе, куда следует. Можешь попасть в глупое положение.
— Понимаю. Это меня и мучает. В нашем городе авиационный завод... Герр Гросс... Он себя «камрадом» называет, товарищем. Так и рвется выступать с шефскими представлениями. На заводах, фабриках, в воинских частях! Хорошо хоть, что ему вежливо отказывают, объясняют, что не имеют права приглашать иностранного подданного выступать бесплатно. А Гросс обижается, сердится. Жаловаться собирается.
— Может быть, он просто хороший человек, сочувствует нам?
— Я сам иногда начинаю сомневаться... Гитлера ругает последними словами. Идет профсоюзное собрание —он тут как тут. И ведь не понимает ни шиша по-русски, а сидит. А сколько он репетирует!.. Упорство страшное. Теперь он уже четырьмя апельсинами жонглирует. И пробует пять штук бросать. Через год номер его будет вполне приличный. До Саши Кисса, конечно, ему далеко. Саша жонглер гениальный. Но свои шесть шариков научится бросать.
— А жена Гросса?
— О ней ничего плохого не скажешь. Живем рядом, в общежитии. Чистюля. Все вышивает разные мешочки. «Для старых чулок», «Для писем»... Красивые вышивки — гномики разные, виды Шварцвальда. Я как-то заходил. Готовит вкусно. Тихая.
— А муж, значит, шпион?
Лешка покраснел. Тряхнул упрямо головой.
— Он, он... Понимаете,—он!
— Вбил ты себе в голову, Леша. Тебе десять лет тогда было. Мальчишке всякое в голову может втемяшиться.
— Он!
Опять оба задумались. И тут Егора Ивановича осенило.
— Вот что, Алеша. Ты пока помалкивай. Но товарищам своим расскажи. Займитесь Гроссом. Понаблюдайте.
Тут впервые за весь разговор Лешка улыбнулся.
— Я тоже так думаю... Спасибо, Егор Иванович.
— Ну и прекрасно. Только незаметно надо, понял?
— Разумеется... А Эркин с Гогой смеяться не станут?
— Ничего смешного нет. А понаблюдать не грешно. Договорились?
— Договорились.
...Сообщение Лешки о подозрениях насчет Эрвнна Гросса вызвало у приятелей возражения.
— Выдумываешь!— усмехался Гога.— Гросс из юнгштурмовцев... Из немецких комсомольцев. Он сам рассказывал.
— Са-ам,— возмутился Лешка.— Сам кто хочешь о себе и о других рассказать может!
— Ты тоже сам о камраде Гроссе рассказывал. Рассудительный Эркин сказал примирительно.
— Оба вы правы. Зачем врать Лешке? И ты, Гога, тоже по-своему прав. И ведет себя Эрвин нормально. Прошлый раз субботник озеленительный возле общежития организовали. Так Эрвин лучше всех землю копал. Добрый он человек, услужливый. А то, что глаза разные... У Гладильщикова, дрессировщика львов и тигров, дог есть, тоже с разными глазами. Один голубой, другой карий.