Трое под одной крышей
Шрифт:
— Верьте мне, девочки, — сказала Муся, — я это слышала от очевидцев. В Эстонии, вот только забыла, в каком городе, живет врач, который излечивает совершенно безнадежных. К нему едут со всего Союза.
Она приготовилась разливать кофе по трем чашечкам — Кларе, Тане и себе.
— Знаю я этих очевидцев! — усмехнулась Таня.
— Нет, не говори. Открытия носятся в воздухе, — возразила Клара. — Мы же все слышали про биолога, который разработал диету — мел, тмин, отруби, травы. Тоже исцелял. Но против ополчились наши академики.
— Новое
— А мне молока совсем не надо, только кофе, — сказала Клара. — Что касается чудес, то я в них, к сожалению, не верю.
— Надо верить! — убежденно заявила Муся. — Без чудес нельзя.
— Смотря что считать чудесами, — Таня неторопливо помешивала в своей чашке едва окрашенные сливки.
— Для меня чудо — каждый наступающий день. Девочки, берите миндальные пирожные, они очень свежие. Я считаю, чудеса есть. Иногда вдруг вместо оплаченных двухсот граммов получаешь целое кило ирисок…
— И чаще всего бросаешь их в море, — сказала Таня.
— Верно! А когда это было, девочки? Вчера? Неделю назад? Год или вечность?.. Я сбилась со счета…
Они все сбились со счета, засмеялись.
А за дверью кто-то сказал:
— Вот веселятся, вот веселятся…
Вошла высокая тоненькая девушка, туго обтянутая джинсами и водолазкой.
— Здравствуйте, тетя Клара, здравствуйте, тетя Таня… Бабушка, за мной пришли, я ухожу…
— Надолго?
— Не знаю. Но ты не беспокойся. Если сильно задержусь, то позвоню.
Она улыбнулась и помахала на прощанье рукой.
— Прелестная девочка, — вздохнула Таня.
— На третьем курсе. — Муся тут же постаралась смягчить свою гордость. — Кошмар какой-то! Моя внучка — математик!
— А ты, конечно, хотела передать ей эстафету?
— Ну, хотя бы иметь общий язык. В ее книгах я не понимаю ни строчки. Одни формулы.
— Для чего тебе понимать ее учебники? Ты должна понимать ее сердце. Мы с тобой всегда были тупые гуманитарии. А ее книги, если понадобится, тебе разъяснит Клара…
— Ну, не уверена. Я ведь технарь, а там высшая математика… Ленка бы разобралась…
— А помните Ленкины пилюли? Вечером выпил — утром здоров…
Ленки уже много лет не было на свете. Фанни умерла год назад.
Стало очень тихо, и они услышали сквозь шепот и приглушенный смех юный голос:
— Кейфуют старушки…
Потом хлопнула входная дверь.
Презрев все врачебные рекомендации, хозяйка засыпала еще один кофейник свеженамолотым кофе, и по комнате снова поплыл аромат, в котором рождаются воспоминания…
А на улице пахло сброшенными листьями и по-осеннему — хризантемами. Бесконечной дорогой, ведущей к чудесам жизни, шли наши внуки — еще молодые, еще бессмертные…
Неродная дочь
— Я с тобой совсем разговаривать не буду, потому что, если хочешь знать, ты мне вообще никто, — сказала Аленка.
Алексей никогда не думал, что так могут ранить слова семилетнего ребенка.
Когда они с Марой решили пожениться, то о девочке как-то не очень думалось. Но вскоре Алексей обнаружил, что Аленка —
Мара удивилась, когда он ей сказал:
— Ты совершенно не воспитываешь своего ребенка.
Девочка была ухоженная, хорошо одетая, вовремя говорила «спасибо» и «здравствуйте», знала наизусть множество стихов. Что еще нужно?
— Капризная она, недоброжелательная…
Мара огорчилась. Алексей не хотел этого. Но он считал, что девочка должна быть подготовлена к сложностям предстоящей жизни.
Конечно, Алексея радовало, когда Аленка визжала от счастья и скакала на одной ножке. Ему нравилось быть добрым — разрешать ей не есть суп, бегать во дворе, соорудить из ночной рубашки балетную юбочку. Разрешать было легко и весело. Но — опасно.
Аленка торжествующе кричала матери:
— Ага, ага, вот ты не позволила, а Леша разрешил!
— Я не знал, что мама не позволила, — отбивался Алексей.
Аленка отлично использовала сложности семейной иерархии. Кто решал вопрос в ее пользу, тот был в данный миг главнее и сильнее.
Алексею не приходилось общаться с детьми, и сейчас многое в девочке его удивляло. Ему казалось, что существуют рубежи, которые отделяют один этап детства от другого, что, например, когда приходит время учиться в школе, то девочки перестают заниматься куклами. Но в Аленкином углу все еще царил кукольный младенец, которого звали Шурик Владимирович Абрикосов. Потрепанный, с облупленным носом, с туловищем, набитым опилками, он лежал на игрушечной кровати, укрытый атласным одеялом, а две роскошные куклы с нейлоновыми волосами, возведенные в звание его нянек, восседали по обе стороны кровати. В этом углу Аленкой и ее подругой Ниной создавалась обособленная жизнь с крупными противоречиями, интригами и компромиссами. Предметом соперничества и особых забот были не нейлоновые красавицы, а невзрачный Шурик Владимирович.
— Мой хорошенький, — голосом материнской любви ворковала Аленка. И тут же со вздохом сообщала: — Ему три года, а он у меня все еще не умеет говорить.
Нина, расчесывая волосы куклы Жанны, рассудительно отвечала:
— Наверное, он у вас дебил или даун…
Ее мать, врач-педиатр, работала с неполноценными детьми.
— Сама ты дебил! — взрывалась Аленка. — Не буду я с тобой больше играть!
Нина с мрачным достоинством отправлялась в переднюю. Аленка бежала за ней.
— Уходи, уходи, пожалуйста! — кричала она. Но когда за подругой захлопывалась дверь, заливалась отчаянным ревом.
— Почему ты такая неуступчивая? — спрашивала Мара. — Ну, успокойся, успокойся, завтра помиритесь.
— Не помиримся! — орала Аленка, захлебываясь рыданиями. — Она со мной теперь никогда в жизни не помирится!
Плакать она могла часами. Примолкнет, отдохнет и заревет с новой силой.
Мара боялась этих изнуряющих слез и шла на уступки.
— Мама, я буду стирать…
— Нельзя, ты простудишься.
— У Шурика все ползунки грязные…
— Перебьется твой Шурик.
— Да, ты небось свои колготки каждый день стираешь, а Шурику разве приятно в грязном ходить…