Трое в одном
Шрифт:
— Но я не могла больше, — с горечью сказала Лена. — Не могла! Он там, как в тюрьме. Меня только недавно начали пускать к нему. Не могу я без него!
— Его же лечили…
— Не верю я в это леченье! Зачем им держать его там? Если он сошёл с ума, его нужно отправить в психиатрическую клинику. А зачем там держать?… Ой, мама! Боюсь я… Что-то не то здесь, не то!
— Докторам верить нужно, доченька. А вдруг что-то случится?
— Ничего не случится.
— Не-ет… Всякое может… Он же… Ну,
— Мама! — с упрёком сказала Лена.
Мать, желая смягчить свои слова, тихо сказала:
— Я и за него беспокоюсь. Вдруг плохо с ним будет. Что тогда?
Доводы матери поколебали уверенность девушки. Она шла, низко опустив голову. Тревога за Бориса снова охватила её. Конечно, она не боялась того, чего боялась мать — она боялась другого: вдруг Борису срочно понадобится медицинская помощь. В самом деле, как тогда быть?
— Но что же делать, мама? — тоскливо спросила девушка.
— Позвони в больницу, посоветуйся с доктором.
— Я ещё вчера хотела позвонить, как только мы приехали, — вздохнув, ответила Лена. — Неудобно всё-таки… Но Борис так испугался, когда я сказала, что нужно сообщить доктору, где мы!… Ну, я и не стала настаивать.
— И зря.
Несколько секунд девушка шла молча. Потом, взглянув на мать, решительно сказала:
— Ну, хорошо! Пока Борис спит, я сбегаю на почту и позвоню Орлову.
И тут же, кивнув на прощанье матери, она повернулась и скрылась за углом.
По дороге Лена вспомнила вчерашний разговор с Борисом. Это было поздним вечером. Старики уже улеглись на кухне, приготовив постели: Лене — в столовой, а Борису как гостю — в спальне.
Лена стала рассказывать о том, что она читала в последнее время.
— Я сейчас классиков перечитываю. Ведь в школе всё это пробегаешь кое-как… Многого не понимаешь. А вот теперь не то. Знаешь, недавно я, например, перечитывала все романы Толстого… Ты понимаешь, такое впечатление, будто читала впервые.
— Пардон! — перебил Борис. — А кто такой Толстой?
Лена вздохнула.
— Разве ты не помнишь его?
— Я его и не знал.
Не знать Толстого! Неужели он так прочно забыл всё, что знал прежде? Как тот французский юноша, о котором говорил Орлов?…
Но нет! Она всё-таки попытается пробудить в нём хоть малейшие проблески памяти.
— Ну, а Тургенева ты помнишь?
— Тургенева? Тургенев… Вообще-то знакомая фамилия. Кто он такой, этот господин?
— Писатель тоже. А Некрасова помнишь?
— Уж не о редакторе ли «Современника» вы спрашиваете, Елена Александрова? У нас в полку есть штабс-капитан Воскобойников. Он выписывает журнальчик. Читает. И я у него брал как-то…
Кошкин помолчал и спохватился:
— Господи, да ведь и фамилию Тургенева я там встречал. Именно
И Кошкин, увлёкшись, стал рассказывать о штабс-капитане Воскобойникове, о прапорщике Свистунове и других офицерах своего полка. А Лена слушала и удивлялась. Неужели можно так точно вообразить себе офицерское общество пятидесятых годов прошлого века? Странная болезнь…
А что, если это не просто болезнь? Вдруг тут что-то другое?
Лена никогда не была суеверной, но теперь какое-то смутное, пугающее чувство шевельнулось в её душе. В первый раз ей почему-то стало казаться, что перед ней не Борис Стропилин, а совершенно другой, чужой для неё человек.
Другой человек… Непонятное всегда пугает. Лена почему-то вспомнила учение индусов о переселении душ, и ей стало не по себе. А что, если…
«Фу ты, глупая!»
Она снова искоса посмотрела на Кошкина. Нет, всё-таки это Борис. Её Борис Стропилин. Борька со смешным вздёрнутым носом.
Ничего, болезнь его пройдёт. И снова всё будет хорошо, всё будет по-старому… Но может быть, профессор всё-таки прав и Борису нужно чаще внушать, что он действительно проспал сто с лишним лет?
И Лена сказала:
— Ты многое упустил, Боря, пока спал. Но ничего, ты ещё наверстаешь.
Борис умолк, что-то соображая, и неожиданно спросил:
— А скажите, Елена Александровна, пока я спал, что случилось с моим имением? Не могли ли его отобрать мои родственники?
Лена в замешательстве пожала плечами. Лицо Бориса омрачилось.
— Да, дело запутанное, — с досадой сказал он. — Я вполне мог лишиться имения за эти годы. Вот разве что деньги… Но сколько там этих денег…
Он с удручённым видом опустил голову. И вдруг словно какая-то необыкновенная мысль озарила его. Он стремительно вскочил со стула и торопливо спросил:
— Сколько лет, по мнению доктора, я спал? Кажется, сто тринадцать?
— Да.
Лена вспомнила, как Борис хлопнул себя по лбу. Этого жеста она у него прежде не замечала.
— Бог мой! — вскричал он. — Да как же я раньше не подумал об этом?!
— О чём?
Борис не ответил. Он невидящим взглядом смотрел на Лену, губы его беззвучно шевелились. Наконец он проговорил:
— Сударыня, умоляю вас: одолжите на минутку ваше перо и бумагу.
Недоумевающая Лена принесла ему блокнот и авторучку. Он стал торопливо набрасывать какие-то цифры. Цифры росли, увеличивались… Увеличивалось и волнение Бориса. Наконец он отложил блокнот, встал во весь рост и торжественно провозгласил: