Трое в Таиланде, не считая собак
Шрифт:
— …В тот день мы бомбардировали плазму быстрыми нейтронами. Я был в шаге от сенсационного открытия. Оставалось сверить кристаллические решётки…
У оратора в руке поблёскивал коньячный бокал. Очевидно, не так давно бокал был полон.
— Не рановато ли, Сергей Степанович?
— Как раз вчера истёк срок давности. Теперь я могу поведать миру о страшной трагедии, которая случилась с профессором Салье.
— Это вы? — удивлённо моргнула на меня девица. Я не успел ответить, за меня это сделал Лаптев.
— Что?
— Это заметно.
— Артём Ильич — физик-ядерщик в пятом поколении. Так я продолжу. В тот страшный день…
Я с опаской присмотрелся к Сергею. Не знаю, что там ему продали под названием «Стрелы Амура», но изменения в Лаптеве произошли кардинальные. Из худосочного ботаника он превратился в героическую личность: осанка исправилась, в голосе зазвенел металл, засветились гениальностью глаза нобелевского лауреата.
— …в тот страшный день мы с профессором Салье работали в ускорителе элементарных частиц. Всё как-то не ладилось с самого утра. От переутомления у меня дрожали руки…
— Так, а что случилось? — Люду распирало от любопытства. Я решил подключиться к спектаклю и перехватил нить разговора:
— Как раз в этот момент я должен был принести Сергею Степановичу специальный стимулятор и уже подходил к двери ускорителя, и тут… пардон, Люда, слёзы душат, плесните мне рому…
— И мне рому, Людочка.
— Может, не будете мешать, Сергей Степанович?
— Кому? Вам? В чём? Так я продолжу. Как только Артём Ильич подошёл к двери ускорителя, прозвучал жуткий взрыв. Меня отбросило к реактору, а профессор, ох, простите, он, он…
— Его спасти не удалось. А у Сергея Степановича после попадания в активную зону реактора срослись пальцы на руке. Да и на ногах у него…
— Что с ногами? — тяжелогружёный пакетами Миша подошёл к бару.
— А это Михаил Матвеевич, доктор технических наук, — толкнув Мишу локтём, я прошептал: — Мы физики-ядерщики, подыграй.
— Михаил Матвеевич, мы как раз хотели помянуть профессора Салье.
У Люды по щеке поползла слеза. Макаров моргал, не въезжая в ситуацию. Лаптев театрально закатил глаза, а я решил, что в истории пора ставить точку.
— Людочка, не надо плакать. Мы делали это ради таких, как вы, мирных жителей. А в память о профессоре я ношу с собой это, — стеклянный глаз охранника ресторана «Колосок» стукнул о стойку бара. Издав короткий всхлип, барменша грохнулась в обморок.
На входе в самолёт стюардесса косо зыркнула на наши переполненные пакеты и напомнила, что распивать спиртные напитки на борту запрещено. Миша искренне, по-детски удивился:
— А что с ними ещё делать прикажете? Лить на пол и кораблики пускать?
— Скоро
— И кто это их будет хранить, капитан? — не сдавался Миша.
— Нет, во время полёта капитан немного занят! Этим займутся другие люди.
— Ими можем быть мы! Возьмёте на пол-ставочки?
— Увижу, что пьёте — будет скандал! — стюардесса включила неумолимость.
— А если я окажу вам эротическую услугу? — Миша был в своём репертуаре.
— Какую услугу?
— Покажу грудь!
— Нет.
— А две?
— Да хоть три!
Полёт на трезвую голову суть извращение. А чем плох бизнес-класс? Тем, что стюардесса сидит прямо напротив и не отводит от тебя своих маленьких злых глаз. Напёрстки с шампанским, что она нам выдала, тут же и закончились. Новых не полагалось. Скука и злость уселись на наших подлокотниках.
— Это просто фигня какая-то! — кипятился Миша.
Я и сам был на взводе, но постарался его отвлечь:
— Зато мы летим бизнес-классом за таинственной шторкой. А на обед вместо пластиковой булочки нам дадут кусок мяса.
— Я не ем мясо! — подлил масла в огонь Сергей Степанович, чем окончательно вывел меня из себя.
— Тогда жри свой целлофановый пакет!
— Он не целлофановый. А полиэтиленовый! И вообще, чего вы такие злые?
— Потому что нас, в отличие от тебя, стрелы Амура миновали!
— Сами виноваты. Я вам предлагал. Кстати, я и сейчас предлагаю.
— Сергей, мы не будем курить драп в самолёте!
— Миша, не сужай диапазон удовольствий. Пока вы затаривались текилой, я купил бутылку джина и два литра тоника. И теперь у меня два литра очень крепкого джин-тоника. В бутылке от тоника, не придерёшься! Вуаля!
Миша посмотрел на Сергея, и в этом взгляде я увидел, как он даровал Лаптеву прощение за все его прошлые и некоторые будущие прегрешения. Самолёт начал разгон, и мы одновременно с ним. К тому времени, как Екатеринбург скрылся за пеленой облаков, нас накрыло самым крепким в мире джин-тоником.
Я проснулся от того, что мне на грудь села чайка. Где я? Пахло морем. Так как последнее, что я помнил, был самолёт, то мне тут же поплохело. Неужели мы упали? Но как я мог это проспать? Думаю, что процесс должен был быть шумным: крики, рёв моторов, удар о водную гладь. Пол подо мной вибрировал. Я отогнал чайку громким хрипом, и с трудом поднял гудящую голову. Рядом под брезентом лежал Миша, он был непривычно тих. Вдруг на плечо мне опустилась рука. Вздрагивать и нервно оглядываться у меня не было сил, поэтому я медленно развернул вселенную вокруг себя. Предо мною стоял Серёжа и протягивал банку пива. Значит, самолёт не падал: после крушения пиво не выдают.