Троецарствие
Шрифт:
— Ох ты ж!
Аника, соскочив с коня, несётся к большому, добротно сколоченному амбару, рывком распахивает дверь, обессиленно приваливается к косяку, как-то сразу скукожившись.
— Ушёл? — сплёвываю я сквозь губы вопрос.
Аника кивает, мелко тряся головой. В глазах моего «собрата по веслу» плещется ужас.
— Людишек, проверьте, — Никифор, кивнув своим людям на трупы, отодвинул Анику в сторону, заглянул в амбар. — Верёвки он, супостат, порезал, — оглянулся старший рында на меня. — Кто его обыскивал?
Купец, начав трястись,
Я заскрипел зубами от бессилия. Послал, называется людишек! На то, чтобы проследить и не дать сбежать опальному дьяку, им умений хватило. А вот дальше «режим ротозейства» включили. А Богданов, даром, что дьяк, по-видимому, воин бывалый. В это время из служилого дворянства в подьячий чин перейти, не гнушались. Вот и отплатил сполна своим пленителям за невнимательность. Сначала двоих, что во дворе стояли, с наскоку зарезал, затем выскочившего из дома воина в короткой схватке одолел. Ещё и коней у этих ротозеев прихватил. Ищи теперь вора по всей Твери!
Хотя, почему по Твери? Богданов не дурак; должен понимать, что в городе ему не спрятаться. Тут ему не Москва, тут его практически все в лицо знают. Всё же не последним человеком в городе был. А значит, он наверняка из Твери сбежать попытается. Для того сразу трёх коней и прихватил.
— Аника, где ближайшие городские ворота находятся?
— Тут рядом совсем, государь, — мой друг бросился к коню. — Я покажу. Там как раз мост через Тьмаку стоит.
Ну, хоть отмер, слава тебе Господи! А то совсем на прежнего Анику не похож стал. Тот по шустрее, помнится, был.
И вновь бешеная скачка по улицам опустевшего города. У ворот навстречу выбегает заросший до бровей бородач в форме стрелецкого десятника, отбивает поклон незнакомому дворянину, прискакавшему во главе конного отряда.
— Ивашка Богданов здесь был?
Бородач вылупил глаза, с недоумением вглядываясь в странного дворянина, осмеливающегося называть Ивашкой главу одного из столов (отделов) в приказной избе. Всё же правильно говорят, что по одёжке встречают. Я, ссылаясь на свой обет: «в царские одежды не рядится, покуда батюшкин трон не верну», беззастенчиво этим пользовался, не позволяя превращать себя в кочан капусты. И вот тебе обратная сторона медали; не признают.
— Чего рот раззявил! — выдвинулся вперёд Никифор. — Отвечай, когда государь тебя спрашивает!
Бородач умудрился вылупить глаза ещё сильнее, поймал утвердительный Аникин кивок, рухнул мешком на колени.
У! Как же задолбало меня это постоянное кувыркание в ноги. Особенно теперь, когда секунды сквозь пальцы горным потоком утекают. Так и хочется пнуть!
— Так был здесь Ивашка или нет?! — взревел я, потеряв терпение. — Язык проглотил?! Так я тебе его отрезать велю!
— Был, царь-батюшка, был! О трёх конь прискакал. Государево дело выкликнул. Так мы его со всем поспешанием за ворота и выпустили.
— Так давай опять поспешай, — сплюнул я с досады. — Вот догоню; я ему этим самым делом да по сусалам
Каков наглец, а? Ещё и моим именем прикрылся! Ну, ничего, далеко не уйдёт. Не зря я заслоны вокруг города выставить приказал.
Богданов далеко и не ушёл. Опальный дьяк ещё и до леса добраться не успел, как ему навстречу конный разъезд выехал. Беглец круто повернул коня на Юг, надеясь уйти вдоль берега реки, но и тут ему не повезло. Ткнулась стрела в бездоспешную спину, выбила дух, разжимая пальцы на поводьях, потянула из седла к земле. А тут и мы по деревянному настилу копытами процокали.
— Вон он, государь! — азартно махнул рукой Никифор в сторону сбившихся в кучу всадников. — Поймали!
— Не поймали, а подстрелили, — резко развернул я коня. — Если убили, всех рядом повешу. Сказал же — только живым брать!
Богданов был жив. Задёргался при виде меня, непроизвольно пытаясь отползти, засучил ослабевшими руками, сминая траву.
— Не жилец он, государь, — распрямился над раненым Ефим. — Моя вина. Меня и казни.
— А он так и так, не жилец, — соскочил с коня я. — Мне главное, чтобы он до утра не умер.
— Так до утра, конечно, проживёт, — повеселел полковой голова (в отсутствии Подопригоры, командовать остатками его полка я поставил Ефима). — Может, и поболе протянет.
— Не, — возразил я. — Поболе пожить ему кат не даст. Аккурат с рассветом преставится, — и тут же забыв о Ефиме, перевёл взгляд на дьяка: — Ну, здрав будь, Иван Петрович. Вот и дозволил нам, Господь, с тобой свидеться. А я уж было и отчаялся, тебя найти. Хорошо Василий Григорьевич расстарался да у дружка твоего, Андрюшки Шерефединова, выпытал, куда ты задевался. Я сразу в Тверь и поспешил.
Богданов вновь завозился, захрипел в тщетной попытке выдавить хоть слово.
— Ефим, а он точно прямо сейчас не умрёт? — забеспокоился я, оглянувшись на своего ближника.
— Нет, Фёдор Борисович, не умрёт, — затряс тот головой. — Я этакие раны много раз видел. Из него просто дух, когда он с коня упал, вышибло. Если кат не перестарается, до утра точно протянет.
— Вот видишь, Ивашка, протянешь, — успокоил я своего врага. — А ты переживал. Ты, когда на дыбе корчится станешь, матушку мою, царицу Марию, вспоминай, — всмотрелся я в побагровевшие, с красными прожилками глаза. — Прощай. А ты Ефим проследишь, — повернулся я к голове, — чтобы палач не переусердствовал. Дотянет до утра, по-царски за меткий выстрел награжу.
— Так это, царь-батюшка, — замялся Ефим. — Не моя это стрела.
— А чья же?
— Так вон его, — кивнул он на смутно знакомого мне юношу.
— Архипка? — тут же вспомнился мне нескладный пленник, захваченный в плен после разгрома отряда князя Ушатого.
— Твой верный холоп, государь, — тут же бухнулся тот мне в ноги. И смотрит глазами преданного щенка.
Ну, хоть пользу приносить начал. Выходит, не зря в тот раз пожалел.
— Ладно, — махнул я рукой. — И тебя награжу. Будет тебе поместье.