Троецарствие
Шрифт:
— Вот же нехристь проклятый! — не удержался дьяк и тут же сам испугавшись своей несдержанности, сполз коленями на пол: — Прости, царь-батюшка, за язык мой поганый.
— Далее запоминай, — отмахнулся я, с трудом удержавшись от сакраментальной фразы: «Встань, Федя. Я тебя не виню». — Об Филарете, обскажи. Что сей старец в патриархи без всякого церковного собора, евреем-самозванцем выкликнут. И за это, сей Филарет, все эти договоры тушинского вора с ляхами да иезуитами благословил. Всё понял ли?
— Да государь.
— Ну, и в конце призови все города собирать ополчение для борьбы с иноземцами, что пришли на нашу землю
— Всё со всем старанием исполню, царь-батюшка.
Старайся, старайся, а я потом посмотрю, что у тебя получилось. Мне рядом с собой грамотный, думающий секретарь нужен, а не простой писец. Так что эта работа для тебя своеобразным экзаменом будет.
— Ещё напишешь послание воеводам в Смоленск, Владимир и Коломну, с требованием привести эти города под мою руку.
— А в Переяславль Рязанский?
Нет, всё-таки секретаря я себе правильно выбрал. Этот простым исполнителем не будет. Этот всё, что я ему говорю, анализирует и, вон, даже спрашивать осмеливается.
— А в Рязань мы ничего писать не будет, — весело оскалился я. — Словно и нет её, Рязани той. Это для Прокопки Ляпунова даже пострашней прямых угроз станет. Вот и пусть теперь сидит и думает. Хотя, — на мгновение задумался я. — Какого-нибудь дьяка с воззванием мы в Рязань всё же пошлём. Вот и посмотрим, осмелится ли помешать рязанский воевода, ему царское воззвание перед народом прочитать. Всё понял?
— Понял, Фёдор Борисович, — поклонился Семёнов и неожиданно продолжил. — Если Владимир и Коломна под твою руку уйдут, Переяславль Рязанский, как до того с Москвой было, между двух сил зажата окажется. Есть о чём Ляпуновым задуматься.
— Верно, — кивнул я своему секретарю — Ещё будет нужно послание патриарху и царевне Ксении написать, чтобы в Москву перебирались. Но то, я тебе сам вечером надиктую. Ступай.
Дьяк, поклонившись, направился было к двери, замер возле неё, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и всё же не удержался, развернулся к выходу спиной.
— Дозволь слово молвить, государь.
— Ну, молви, — удивился я.
— Может то воззвание, что я напишу, ещё и к ворам в Тушино отправить? Как узнают православные, что еврей с ляхами русскую землю промеж себя делят, глядишь и опомнятся; уходить от самозванца начнут.
— Пошлём и в Тушино, но чуть позже, — усмехнулся я. Не рассказывать же дьяку об намеченной операции под кодовым названием «Марина Мнишек». Не настолько я пока Семёнову доверяю. — Ступай.
Следом за дьяком стал собираться и я. Вновь одел под шубу латный доспех, зарядил пару колесцовых пистолетов. Очень уж с непростым собеседником мне встреча предстояла. Тут никакие предосторожности лишними не будут. Поэтому на подворье к Фёдору Мстиславскому сначала ввалилось больше сотни рейтар Ефима (царским стременным я, пока, не доверял), а затем, уже въехал и я в сопровождении рынд и холопов Грязнова.
— Честь то какая, Фёдор Борисович! — всплеснув руками, поклонился мне Мстиславский. — Вот только не ждали мы тебя, государь. Как бы мне не осрамиться на старости лет!
Ага, как же, осрамишься ты! Этакие хоромы и с царским дворцом роскошью поспорить могут. Всюду золото, бархат, ковры персидские. Богато живёт князь, ни в чём себе не отказывает.
— Уж прости за нежданный визит, Фёдор Иванович, — как можно радушнее улыбнулся я. — Разговор у меня неотложный, а ты в Кремль не спешишь. Вот пришлось самому тебя навестить.
Ага. Если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. И взрывает её ко всем чертям! Зачем ему такая гора?
— Уж не приболел ли ты часом, Фёдор Иванович? — участливо поинтересовался Грязной. — Сказывают, что на Москве половина бояр животами маются.
— Мне, и вправду, с утра недужится, государь, — метнул в сторону бывшего опричника убийственный взгляд боярин. — Насилу поднялся поутру. Но завтра на крестоцелование обязательно приеду.
— Так что, князь, сказывают, что у тебя в подклети (кладовая) несколько бочек с отменным заморским вином стоят. Угостишь гостя? А за кубком и побеседовать можно.
Я прошествовал вслед за князем в отделанную бархатом повалушу, кивнув на жест хозяина, сел во главе стола. По бокам расположились Мстиславский и Грязной. Рынды расположились за моей спиной, а холопы во главе с сыном Грязного, Тимофеем, встали у стены, контролировая вход в зал.
Нет, если честно, никакого покушения на себя я не ожидал. Не тот человек Мстиславский, чтобы так подставляться. Хитрый и расчётливый политик, князь Фёдор за свою жизнь пережил шесть царей, умудрившись ни при одном из них не утратить своего положения и не разу не попав в опалу. Он всё время оставался в тени, выдвигая на первые роли других и, в случае неудачи, оставаясь в стороне. Вот и я, зная об участии Мстиславского в моём свержении с престола, практически не мог ничего ему предъявить. Пока не мог… Так вот. Не будет князь меня в собственном доме душить или на куски резать, как бы при этом он ко мне не относился. Не в его это стиле. И всё же лучше перестраховаться, чем потом, скребя окровавленными пальцами по стене, хрипеть: «Но это же нелогично»!
Вино в повалушу внесла сама княгиня Прасковья, с поклоном поставив на стол сделанную из серебра ендову, отступила, машинально положив руку на заметно округлившийся живот. Следом вошли челядинцы, шустро заполняя столь всевозможными явствами.
— Иди, я сам, — отмахнлся от одного из них Грязной, ловко разливая вино по кубкам. — Не по чину тебе, царю, за столом прислуживать. Будь здрав, государь!
Ну да. Здесь проверять, отравлено ли вино, некому. Вот Василий первым и выпил.
— Смотрю, Фёдор Иванович, на сносях давно княгиня — начал я разговор. — Неужто скоро с наследником тебя поздравить можно будет?
— Дай то Бог, Фёдор Борисович, — широко перекрестился Мстиславский. — Сам ведаешь, что троих детишек уже в младенчестве похоронил. Если не сын родится или опять не выживет, то всё, угаснет род. Пятьдесят восемь лет — срок немалый. Да и здоровье уже не то.
Грязной, зачерпнув из миски капуты с грибами, презрительно фыркнул. Ну да, его такими цифрами не впечатлишь. И нахмуренными бровями не испугаешь. Вот уж у кого никакого пиетета перед родовитым боярством нет. Я для того и взял с собой бывшего опричника, чтобы он своим поведением Мстиславского бесил. А то ещё подумает, что я к нему как проситель приехал.