Троецарствие
Шрифт:
— А что Васька? — облизал я пересохшие губы.
— А ему кто-то как раз донёс, что я к тебе, Фёдор Борисович, переметнуться хочу. Вот он и решил, что это уловка такая, чтобы мне с войском к тебе уйти.
— Как однако вовремя донесли! — протянул я.
— Очень вовремя, государь, — улыбнулся в ответ князь, не сводя с меня глаз.
Ишь ты, какие мы все умные! Это он мне, сейчас, намекает, что догадывается, кто за этим доносом стоит. Ну, и пусть догадывается. Впрямую ему в этом я всё равно не признаюсь.
— А к чему ты мне это рассказал, князь? — решил я отставить тему доноса в сторону. —
— На всё твоя воля, государь, — посмотрел мне Михаил прямо в глаза, — а только лгать тебе не хочу. Кто на троне московском сидит, тому верой и правдой служу. Повелишь, и тебе преданным холопом стану. Потому и говорю обо всём без утайки, чтобы тебе ведомо было. Всё равно ведь потом донесут.
— Донесут, — со вздохом согласился я. — Ещё и того, чего не было, домыслят. Ладно, князь, собирайся, — поднялся я со стольца. — Тут вор с ляхами да казаками под Москвой стоит, а ты в темнице сидишь. То не дело. Навестишь покуда жену с матушкой, а завтра во дворце тебя жду. Присягу примешь и будем думать, как с ворами ловчее управиться.
— Государь, — остановил меня уже на пороге Скопин-Шуйский. — Что с Шуйскими будет? Казнишь?
— А ты как бы с ними поступил? — оглянулся я на князя. — Вон, Гришка Отрепьев их, было, помиловал. И где он теперь, тот Гришка? Но дело даже не в том. Сошли я Ваську с Митькой хоть в Сибирь, всё равно часть боярства в них претендентов на престол видеть будет и от их имени козни да заговоры устраивать. Разве не так?
— Так, государь, — помрачнев, согласился Михаил.
— А об Ивашке дознание будет. Если выяснится, что он против меня и моего батюшки не умышлял, предстоит ему дорога в Сибирь на веки вечные, новые земли на Востоке открывать. А если нет, то и ему в живых не быть.
Мы вышли вместе с князем в узкий, каменный коридор, заполненный народом. Дюжий тюремный служка, перебирая связку ключей, сунулся к двери, норовя её запереть.
— А Васька с Ивашкой далече ли сидят? — поинтересовался я у него нехотя, скорее уж для порядку. Встречаться прямо сейчас со свергнутым царём, у меня никакого желания не было.
— Дык рядом, царь-батюшка, — согнулся в поклоне мужик. — Как раз следом за узилищем, где Тульский вор на цепи сидит.
— Это какой вор? — замер я, боясь поверить собственной догадке.
— Так Ивашка Болотников, государь. Как с дыбы сняли, сюда в кандалах и привели.
Я лишь покачал головой, переглянувшись с Порохнёй.
Андрею Васильевичу Шерефединову недужилось. Престарелый московский дворянин, как обычно, проснулся с первыми петухами. Слез, откинув одеяло на подушки, с широкой, прикрученной к стене лавки, перекрестился в сторону скрытого в темноте красного угла.
— Демьян.
— Здесь я, господин, — дворовый холоп вошёл, хлопнув дверью, шустро вставил сальную свечку в прекреплёный к стене медный подсвечник.
— Квасу подай.
Демьян молча выскочил за
Стар он уже стал. Если Бог даст, девятый десяток скоро разменяет. Какое уж тут здоровье? Особенно после того, как эти разбойники Ивашки Болотникова его под Москвой сильно избили. С тех пор боль в груди и поселилась, время от времени напоминая о себе.
— Опять воры озоровали? — проворчал он, возвращая ковш застывшему рядом холопу. Шерефединов хоть и жил в Белом городе, но его усадьба стояла у самого края на стыке Земляного города с Замоскворечьем. Так что выстрелы, куражившихся под стенами города шляхтичей, стали вполне привычны. — И не спится им, нехристям!
— Дык это, Андрей Васильевич, — почесал затылок Демьян. — Кажись с другой стороны балуются. И, как во двор выйдешь, будто земля гудит.
— Земля, говоришь, гудит? — насторожился московский дворянин. С той, другой стороны стояло войско Годунова. — А ну-ка, Демьянка, быстро неси одёжу. И Господь с ней, с лоханью, — отмахнулся он, от потянувшего к медной посудине с водой, холопа. — Тут как бы собственной кровушкой не умыться! Поднимай людишек!
Боевых холопов у Шерефединова было не много. И десятка умелых воинов не наберётся. Да и откуда ему их больше набрать? После судилища устроенного над ним Шуйским и потери вотчины, совсем оскудел. Впору на паперть с протянутой рукой вставать! И это ему, ближнему человеку самого Ивана Грозного!
Застарелая обида вновь напомнила о себе, наполнив душу горечью. Уж не он ли, не щадя живота своего, служил, пытаясь вернуть утерянное положение? На убийство царицы решился, а вся почести князю Рубцу Мосальскому и Молчанову достались. В неудачной попытке убийства расстриги участвовал, и позже, даже под пытками, князя Василия не выдал. И вновь, с приходом к власти Шуйского, вместо ожидаемого почёта, тюрьма и унижение. Вот и приходится теперь доживать свой век в убогих хоромах. А тут ещё и младший Годунов к Москве подошёл!
— Все здесь? — на подворье московский дворянин вышел уже в кольчужной рубахе и шишаке, опоясавшись саблей.
— Всех собрал, господин, — пробасил из темноты Демьян. Рядом с ним, в предрассветном сумраке Шерефединов с трудом различил ещё несколько теней. — Что делать будем, Андрей Васильевич?
— С подворья покуда уйдём, — мрачно ответил тот, прислушиваясь к нарастающему шуму и редким выстрелам. — Нужно выяснить для начала, что это за буча такая в Москве приключилась? Как бы людишки Годунова в город не ворвались.
— А коли так?
— А коли так, прорываться из города в Тушино будем. Там мне тоже шибко рады не будут, но всё лучше, чем к Годунову в руки попасть! Выводи коней!
Ускакать московский дворянин не успел. Небольшая конная группа едва успела выехать на улицу, как на неё вынеслось с полсотни всадников с горящими факелами. Отряд в одно мгновение преодолел пару сотен метров, разделяющих их, придержал коней, беря в кольцо, прижавшихся к забору холопов Шерефединова.
— Здрав будь, Андрей Васильевич. Слава тебе Господи, успел!