Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
Шрифт:
— Что, Миша, за проблемы у тебя возникли? И такая срочность, за обедом…
Мясницкий, не дожидаясь официанта, налил себе красного вина, понюхал, выпил двумя большими глотками, почмокал — это место нравилось ему своей демократичностью. Он не любил жесткий, дурацкий, по его мнению, этикет дипломатических обедов, все эти сложности с переменой блюд, прямыми спинами, микроскопическими порциями и злорадно иной раз наблюдал этих идиотов — «новых русских», потеющих в огромных, ужасно сшитых пиджаках над какой-нибудь крошечной рыбешкой, неловко вертящих специальную вилку в пальцах, естественней выглядевших бы на топорище или ручке лопаты, чем над крахмальной жесткой скатертью.
—
— Ну не тяни, Миша. Что там в данном случае?
— Нужны ваши прямые указания, Сергей Львович. Все дело в том, вы только поймите правильно…
— Миша, Миша!.. — Мясницкий предостерегающе помахал у него перед носом вилкой. — Не тяни.
— В общем, один из дилеров сработал на себя. Поставщик наш, сумма довольно большая.
— Ах вот что… — Мясницкий положил вилку на стол. — Да-а, дела. Ты говоришь — ничего серьезного? Это, Миша, для тебя очень даже серьезно. Ведь это твоя прерогатива — работать с дилерами. И твоя обязанность как раз в том и заключается, чтобы они работали только на нас. Чтобы они ни при каких обстоятельствах не левачили. Это обязанность твоя, Миша, ты хорошо меня понимаешь? А ты меня подвел. И чем все это может кончиться, одному Богу известно. У фирмы репутация, годами, десятилетиями труда и осторожности, труда и осторожности, — повторил он, — созданная. А один такой умник все может подрезать. Это очень даже серьезно, Миша. Не строй иллюзий. Что за сумма?
— Пятьсот.
— Да-а… Что я могу сказать? Попал ты, Миша, к большому моему сожалению, в переплет, сам теперь и выкручивайся. Ты все знаешь. Леваков быть не должно. Я тебе ничего не советую делать, я просто информирую: их в принципе быть не должно. Вообще. Это первое. Второе — деньги эти должны быть у меня, умноженные на два. Наличными. Вторая половина — штраф за твое размягченное отношение к служащим. Все. Иди. С тобой теперь будет до конца разборок Барон.
Тусклый встал, не изменив выражения лица. Вернее, у него и не было никакого выражения.
— До свидания, Сергей Львович.
— До свидания, Миша. И запомни, я на тебя не сержусь. Это главное. Просто дело есть дело.
— Я вас понял. Спасибо.
— Не за что, Миша. Подожди в машине, Барон поедет с тобой, по дороге все ему объяснишь. Кстати, может, он тебе и пригодится. Ты его не бойся, он парень тихий. Барон! — повернув голову, негромко окликнул он верзилу, сидящего сзади за столиком у окна. — Подойди, пожалуйста, ко мне…
Машина Тусклого была припаркована в двух блоках от ресторана, и, пока он шел к ней, вспомнил шутку, с которой и началась его жизнь в Америке: «Здесь две проблемы: первая — как похудеть, вторая — где припарковать машину…» На деле все оказалось не так просто. Проблем вырастало много, а теперь вот эта сволочь Иннокентий, черт бы его подрал, подгадил. И подгадил сильно. Вызвать неудовольствие Мясницкого — это не просто неприятность, это беда. Загладить вину — а вина действительно лежит на нем — нужно как можно скорее.
Потерял бдительность, товарищ Тусклый, пустил на самотек производственный процесс. Этим ублюдкам нельзя доверять ни в чем, ни в какой мелочи — вот так возьмут и подставят, стоит только на секунду потерять их из виду. На мгновение повернешься к ним спиной — тут же украдут. Россия… Никуда не денешься — воруют. Салтыков-Щедрин сказал. Годы идут, столетия, а ничего, в сущности, не меняется.
Барон нагнал его уже возле машины, повалился на заднее сиденье и сразу сунул в рот сигарету.
— Ну что думаешь делать, Тусклый?
— Что-что?
— Ладно, ладно, не выебывайся. — Голос Барона стал мягче. — Я же понимаю, у каждого своя работа. Но и ты пойми меня, Тусклый: у тебя своя, у меня — своя. Так что в случае чего — уж не обижайся…
— Я понимаю… Кстати, как тебя зовут-то? Раз уж мы напарники, давай, что ли, познакомимся по-человечески.
— По-человечески? Это можно. Валентином меня кличут. Но лучше зови Бароном, привычнее мне.
— Ну меня ты знаешь, — сказал Тусклый. — Михаил. «Век бы тебя не видеть, урода», — добавил он про себя.
— Думаешь, дома он? А если в бега пошел?
— Ну, не такой Кеша человек, чтобы взять пятьсот кусков единовременно и на сем закончить. Ему этого мало. Не убежит он с этими деньгами. Да и куда ему бежать? Босс везде найдет. Только хуже получится. Это он тоже понимает. Правда, думает, что у него все шито-крыто прошло. Но я же тоже не полный мудак, мне с другой стороны сообщили, не с нашей. Оттуда он подвоха не ждал от покупателей. А вот с поставщиками надо будет еще разобраться. Об этом-то с Кешей и поговорим — кто ему товар отпустил, какой и что за цена. Очень интересная тема.
Тусклый уверенно вел машину, город был ему знаком, он любил ездить по Манхэттену, в отличие от многих своих знакомых. Пробки, ругань прохожих, поднятый вверх в неприличном жесте палец обгоняющих его водителей — все это нравилось тем, что требовало постоянного внимания и позволяло забывать на короткое время поездки о работе, которую он не любил. Грязная работа, что говорить, да и опасная, но единственная, которую Тусклый смог найти, чтобы заработать такое количество денег, какое позволяло ему существовать в этой стране, не отказывая себе почти ни в чем. И сейчас, конечно, он мог напрячься и найти миллион для Мясницкого. Но это требовало времени, да и жалко было. Миллион — не шутка. А при удачном стечении обстоятельств, если не возникнет уже прямой необходимости физически устранить этого бедолагу, на что, кстати, намекал Мясницкий, он, Тусклый, сможет доить его всю оставшуюся жизнь. Вот над чем он сейчас раздумывал, пока машина привычным путем неслась по Шурпарквей, по берегам Верхней и Нижней бухты, потом — по берегу океана к Брайтон-Бич. Вопрос состоял в том, как повернуть ситуацию таким образом, чтобы убедить шефа не ликвидировать проштрафившегося дилера, убедить так, чтобы он не заподозрил его в сочувствии этому обормоту. Тогда Иннокентий будет ему больше чем обязан. Тогда он — полностью в его власти. И в этом смысле Барон ему только помеха. Но никуда не денешься, придется до поры комбинировать с ним на пару. Этот парень — зомби, исполнитель воли хозяина. Никакие логические доводы Тусклого для него ничего не значат, это так — звук пустой.
Он остановил машину у Кешиного дома, обычного многоквартирного прямоугольника, населенного эмигрантами — русскими, пуэрториканцами, мексиканцами, черными. Китайцы и итальянцы держались обособленно, сразу вливались в свои диаспоры и обамериканивались совершенно, принимая законы этой страны — все: и бюрократические, и бандитские, кому что было ближе. Русские, евреи, латиноамериканцы и все прочие — при кажущихся крепких национальных корнях и связях устраивали такую суматоху, что голова начинала болеть у всех — от налоговых инспекторов и представителей Армии Спасения до заправил нью-йоркской мафии. От мусорщиков до сенаторов. От полицейских до проституток.