Трон тени
Шрифт:
Интересно, подумал Маркус, чем вызвано такое рвение — порывом души или обычным стремлением умаслить нового капитана? Ему никогда не удавалось отличить одно от другого. Еще одна проблема, связанная с новой должностью; в Хандаре к нему никто не пытался подольститься. Маркус покачал головой и снова выглянул из окна карсты.
— Ты вырос в городе, Эйзен?
— Так точно, сэр, — отозвался шестовой. — По сути, вот прямо здесь.
— В самом деле? — Маркус искоса глянул на него. Служба в жандармерии, тем более в нижнем чине — странный выбор для отпрыска зажиточного семейства.
Эйзен кашлянул.
— В семье
Понятно… — Маркус помолчал. — Сколько же тебе лет?
— Двадцать три, сэр.
«Значит, в том году, когда случился пожар, ему исполнилось четыре. Почти ровесник Элли». Карета дернулась, поворачивая за угол, и выкатилась на улицу Святого Дромина.
В прошлое.
Улица развернулась перед Маркусом, как ожившее воспоминание, словно он в один миг перенесся на много лет назад. Приметы минувших дней мелькали за окошками кареты: береза, откуда он свалился, когда ему было десять, и лишь чудом не разбил голову; заросли малины, где обнаружил кошку, лелеявшую своих котят; полоса мостовой, где ему давали первый урок верховой езды…
Он постучал по стенке, и карета, замедлив ход, остановилась. Не сознавая, что делает, Маркус выскочил на мостовую, и Эйзен неуклюже последовал за ним.
Здесь даже пахло так же, как много лет назад. Маркус вдохнул полной грудью, ощущая смешанные запахи травы со скошенной лужайки и свежего конского навоза, тут и там украшавшего мостовую. Мимо с грохотом катились другие кареты, далеко объезжая громоздкий экипаж жандармерии, редкие прохожие с любопытством глазели на Маркуса. Он не обращал на них ни малейшего внимания.
— Давненько не были дома, сэр? спросил Эйзен, стоявший рядом с ним.
— Девятнадцать лет, — ответил Маркус. — Около того.
Эйзен негромко присвистнул.
— Не заблудитесь?
Нет, конечно. — Маркус указал вперед. — Наш дом стоял вон там, сразу за этими березами.
Из четырех деревьев остались три, и с тех пор они заметно подросли, но все же Маркус узнал их с первого взгляда. Эти березы принадлежали Уэйнрайтам, а с детьми Уэйнрайтов он играл почти каждый день в недолгий перерыв между занятиями и ужином. Вероника Уэйнрайт была первой девушкой, которую он поцеловал — в темноте, за дровяным сараем ее отца. Ему было шестнадцать, и на следующий день он уезжал в военную академию. В глазах Вероники блестели слезы, и Маркус обещал, что непременно вернется и женится на ней после того, как закончит учебу и станет офицером.
Он не вспоминал об этом вечере много лет. Правду сказать, он вообще ни о чем не вспоминал. После пожара затолкал все детские и юношеские воспоминания в самый дальний и пыльный чулан памяти, запер дверь и выбросил ключи, надеясь отогнать невыносимую боль. Возвращение сюда, на улицу Святого Дромина, распахнуло дверь воображаемого чулана, и Маркус вдруг изумленно осознал, что вспоминать прошлое уже не так мучительно, как было когда–то.
Он прибавил шаг, спеша миновать знакомые березы, — и вот уже вышел туда, где много лет назад располагалось жилище семье Д’Ивуар. В его сознании боролись два противоречивых образа. Один — дом, каким он был всегда и каким Маркус видел его в последний раз: каменные стены, густо увитые плющом, и старинные витражные окна, которые отец предпочитал
Вместо этого перед ним предстало совершенно другое строение. Оно было заметно просторней прежнего особняка Д’Ивуаров, квадратное, с более высокими потолками, большими стеклянными окнами и широким арочным входом. Двор остался прежним, даже древний дуб все так же простирал огромную ветку над крышей, но старый дом бесцеремонно заменили другим. С минуту Маркус, моргая, не отрывал глаз от этого зрелища.
Разумеется, это другой дом. Какой же он дурак. Особняк сгорел, но хорошие земельные участки в столице никогда не пустовали подолгу. Кто–то купил землю, расчистил пожарище и возвел свое собственное жилище. Маркус смутно надеялся на возможность пошарить в руинах, быть может, обнаружить нечто, ускользнувшее от внимания других, — но эта надежда была, конечно же, нелепа. После стольких лет не осталось даже самих развалин.
«Ионково сказал мне прийти сюда. Почему?»
Возможно, приспешник Черных всего лишь хотел посмеяться над Маркусом.
«Нет, на него это не похоже. Он явно желал, чтобы я что–то здесь обнаружил. Но что?»
— Так какого же черта я здесь делаю? — пробормотал Маркус.
— Сэр?
Он потряс головой и обернулся к Эйзену, смутившись, что ненароком заговорил вслух.
— Так, ничего. Мне казалось, здесь могли остаться какие–нибудь следы. Глупо, что еще скажешь.
— Мне очень жаль, сэр. Вам, верно, нелегко.
Маркус повернулся, окинул взглядом соседние дома.
— И местные вряд ли что–нибудь помнят о том пожаре…
«Зачем же тогда я здесь, зачем?»
Отчаянно хотелось вернуться в камеру и кулаками вбить ухмылку Ионково тому в глотку. «Ему что–то известно, но, кроме загадок, я от него ничего не дождусь».
— Сэр, вы ищете сведения о том пожаре?
— Да, наверное. — Маркус пожал плечами, пав духом из–за неудачи. — Вот только сомневаюсь, что можно хоть что–нибудь найти.
— Гм, — сказал Эйзен. — Есть у меня одна мысль, сэр.
«Скрипач» занимал достойное место на углу Четвертого проспекта и улицы Святого Дромина. Не таверна или кабак, но настоящий трактир старого образца; не столько питейное заведение, сколько своего рода клуб для респектабельных местных жителей. Старинное кирпичное здание носило следы многочисленных ремонтов, и его ветхие стены тут и там увивали побеги плюща. Входная дверь была распахнута настежь, но Эйзен, шедший первым, задержался у порога и здоровой рукой указал на стену:
— Видите, сэр?
Маркус вгляделся пристальнее. Небольшая, сильно потертая бронзовая табличка гласила: «Штаб–квартира 17-й Его Величества волонтерской пожарной части. Осн. в 1130 г. Милости Господней».
— Мой дядя служил в двадцать четвертой роте, — сказал Эйзен, — дальше, за Дном. Он всегда говорил, что пошел в пожарные главным образом для того, чтобы спокойно проводить вечера подальше от своего семейства. В наши дни пожары к северу от реки случаются куда реже. Так вот, дядя рассказывал, что в каждой пожарной части непременно есть какой–нибудь старикан, который прослужил на своем месте добрых полсотни лет и в два счета поведает все о любом пожаре, потушенном в его смену.