Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
— Ты чего тут делаешь?
Манюшка встала по стойке «смирно» и тоже гаркнула:
— Сдаю экзамены, товарищ начальник учебной части!
— Зачем? — изумился Дубков.
— Чтоб поступить в спецшколу ВВС, товарищ начальник учебной части!
— Но ты же… Ты же не… ты же не имеешь мужского пола. — Дубков был настолько поражен, что сморозил глупость.
— А что, у нас не равноправие, что ль? — дерзко и наивно спросила Манюшка. — Не бойтесь, я Конституцию учила, не хуже вас знаю.
Круглые совиные глаза Дубкова полыхнули желтым пламенем, смуглая лысина потемнела. Некоторое время он сидел молча,
Но бомба не взорвалась. Зазвенел звонок, в класс повалили поступающие. Дубков махнул рукой по направлению к двери.
— Иди. — Но так как девочка пошла не по указанному маршруту, а к своей парте, еще раз махнул рукой, что на этот раз должно было означать: «Ну и шут с тобой, делай, что хочешь, я могу только сказать: бог в помощь пустой работе».
ГЛАВА ВТОРАЯ
Друзья встречаются вновь…
Результаты экзаменов, сказали, объявят завтра, ночевать Манюшке было негде, и она поехала на Стахановский поселок, где жил Николай Вербак. Адресок у нее был — выманила у его закадычного дружка Володи в Залесье.
Поселок этот оказался «у черта на куличках» — добиралась двумя трамваями. По указаниям встречных долго прыгала через канавы, взбиралась на насыпи, обходила груды кирпича и цемента. Наконец вышла на пыльную, деревенского вида улицу, застроенную саманными домиками и деревянными бараками. На лужайках перед и между ними паслись козы, безвредные псы лежали в тени, высунув языки, и, тяжело дыша, смотрели на мир глазами мучеников: о господи, когда кончится эта проклятая духота? В палисадниках меж зеленых грядок деловито бродили куры. Компания шустрых пацанов в обильно напудренной пылью одежде гоняла в футбол.
Манюшка пнула подкатившийся под ноги мяч, попала в рыженького, избегавшегося — кожа да кости — парнишку, и тот ринулся было на нее с кулаками, но получив звонкий щелкунец по лбу, отскочил на безопасное расстояние и изумленно уставился на нее.
— Ого як бьется! А ще дивчина!
Очередной встречный направил Манюшку в тесный проулок, потом по узенькой стежке через отравяневшие пепелища она вышла на другую улицу, где женщина с черной козой на поводке показала нужный дом — в конце улицы, над оврагом.
Манюшка вдруг вспомнила, что сегодня 29 августа. Ровно год назад Николай уехал из Залесья. Сразу накатило: как встречались, как расстались.
В Николае, если к нему не приглядываться внимательно, ничего примечательного не было. Невысокий, широколобый и толстогубый парнишка, всегда сосредоточенный и серьезный, девочек не привлекал. Они его побаивались: в школе он был комсомольским вождем, громил и преследовал двоечников и нарушителей дисциплины. Его честность, щепетильность доходили до анекдота. Однажды, придя на занятия неподготовленным, он на каждом из пяти уроков требовал, чтобы ему поставили двойку. Двое преподавателей, хорошо зная его характер, сдались без сопротивления, третий — ехидно улыбаясь и пожимая плечами, четвертая — после кратковременной ожесточенной полемики,
Любопытна причина, по которой Николай не выучил уроков. Накануне вечером он шел берегом озера из леспромкомбинатовского поселка от своего дружка Володи и увидел у водонасосной станции пацанов из третьего класса, поглощенных весьма важным и «интересным» для них делом, — они готовились утопить щенка. Собачонка скулила, взвизгивала и чуть ли не человеческим голосом молила о пощаде, но юные палачата неумолимо и сноровисто делали свое пакостное дело. Пока Вербак добежал до них, они успели привязать на шею собачьего младенца увесистый булыжник и сбросить все это с обрывистого берега. Николай, не раздумывая, прыгнул следом.
Ему удалось вытащить щенка. А было это в ноябре, водичка не ласкала, а жгла, и пришлось Антонине Васильевне до поздней ночи растирать сына водкой и поить отваром трав, приготовленным по рецепту самого больного.
Спасенного щенка Вербак выходил, вырвал, можно сказать, у смерти из ее костлявых лап. Все, кто знал Николая, не очень этому удивлялись: врачевание было его страстью. Он собрал целую библиотечку книг по медицине и о знаменитых медиках. В школе, в уголке комнаты, где находилось комсомольское бюро, Вербак оборудовал своеобразный пункт первой медицинской помощи и на переменках спешил туда — то занозу вытащит у какого-нибудь неосторожного первоклашки, то пластырь приладит на сбитую коленку, то попоит настоем или отваром страдающего животом.
Был он всего на три года старше Манюшки. Но «всего» — это если тебе, скажем, двадцать пять, а ему двадцать восемь. Если же тебе тринадцать, а ему шестнадцать (столько им было в прошлом году), то между вами, считай, целый век — ты еще подросток, а он уже юноша. Ты еще «дивчатко», а его уже включают в комсомольские бригады по организации колхозов. И он едет куда-нибудь в глухое село убеждать хмурых и недоверчивых «дядькив» поменять веками налаженный устоявшийся уклад на новую, коллективистскую жизнь, в которой неизвестно что их ожидает. Боязно «дядькам». И страшно: вокруг пошаливают недобитые бандеровцы. Страшно и агитаторам-комсомольцам. Устроившись на ночлег в школе или сельсовете, выставляли они наружный пост и клали под головы заряженные пистолеты. Доходили до Манюшки слухи, что всякое бывало в этих командировках: Вербак и в перестрелках участвовал, и драпал однажды лесом целых десять километров, чтобы не попасть на расправу к «самостийникам».
И был с ним случай, о котором даже районная газета писала и после которого Николай на время стал героем дня не только в школе, но и во всем районе. Приехал он с бригадой в Ивановку, самое дальнее и глухое село. В одной хате, куда Коля зашел для беседы с хозяином, паренек увидел страшную картину: в углу на топчане лежала девочка лет шести, хватая воздух широко открытым ртом и с хрипом проталкивая его в легкие. Глаза ее, полные слез, то умоляюще взывали к отцу и матери, то обреченно перекидывались на трех старших братишек, обступивших ее.