Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
Слушая его ворчание, Манюшка помалкивала. Что бы он там ни говорил, а вести почетно. Ей казалось, что гражданские смотрят на нее с особым уважением.
На перекрестке чужой оркестр играл веселую полечку. Мелодия ее, вливаясь в марш, размыла его четкий ритм. По рядам спецов будто волна прошла.
— Возьмите ногу! Ногу возьмите! Ногу! — закричали девочки из колонны 36-й женской школы, мимо которой проходили в это время спецовские коробки.
Ближайшие соседки спецшколы, постоянные гостьи на ее вечерах, многие — подружки спецов, они, конечно, ревниво следили за своими любимцами
По рядам полетели команды: «Слушать барабан! Раз, два, три! Левой!» Коробки подтянулись, выровнялись, слились в единое существо и под дробь барабана четко и твердо пошли печатать согласные шаги по набегающему под ноги асфальту — так! так! так! И было такое чувство — одно на всех, — будто подхваченные легким весенним ветерком, они парят в воздухе, плывут среди праздничных толп навстречу радости, которая будет непременно.
Манюшка была счастлива.
Ощущение полета и счастья длилось долго — весь этот солнечный день и потом — в воспоминаниях. Хотя, как это часто бывает в пестрой суете жизни, не обошлось и без капли дегтя. Вскоре обнаружилось, что четвертая коробка время от времени начинает хромать. Выяснить причину не составило труда.
— Марий, ты затягиваешь ногу, — заявил шедший в затылок Манюшке Очеретян.
— Ничего подобного, — огрызнулась она, не поворачивая головы.
Через некоторое время, когда по коробке снова пробежала волна, Очеретян уже раздраженно сказал:
— Марий, не тяни ногу! Из-за тебя весь наш ряд хромает.
Манюшка промолчала. Напряглась, стараясь ставить ногу точно в такт барабана, но, видимо, напряженность только усугубила ее неумение (или невезение).
— Марий, стань во вторую шеренгу, — безапелляционно потребовал Захаров.
Обида перехватила горло. Манюшка сжала зубы и заиграла скулами. Она решила не уступать. Подумаешь, командир нашелся!
— Ну, Марий, — чуть не плача, просительно сказал Вася Матвиенко. — Ведь вся коробка из-за тебя…
Проглотив горький комок, Манюшка за спиной сделала знак Очеретяну, и они быстро поменялись местами. Обида не отпускала. «Змей толстоносый! — ярилась Манюшка, скосив глаза на короткую шею Захарова. — Всегда ему больше всех нужно, каждой бочки затычка! И этот тоже, — перевела она глаза на затылок Матвиенко, — подтявкнул, змей Архимед!»
Почему-то гнев ее обратился на друзей, а не на Очеретяна, первым обратившего внимание на ее строевой изъян. Гнев был неправедный, она это прекрасно понимала, поэтому довольно быстро остыла. А тут еще праздничный город, и нарядные люди кругом, и солнце, и теплый хмельной ветерок… Праздник, одним словом.
— Запевай! — послышалась команда, и сразу метнулся вверх баритон Игоря:
Не всем дано летать, И счастье в пути догонять…«Ладно, — окончательно успокаиваясь, подумала Манюшка. — Не всем дано летать. И не всем дано вести. Ничего с этим не поделаешь. И нечего выпячиваться. Лучше всех, что ли, балда?»
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Пирушка
День рождения Манюшки пришелся на воскресенье. Утром, в постели, в глаза ей ударил теплый и яркий луч солнца, и она вдруг почувствовала радость, как будто кто-то пообещал ей сегодня длинный, счастливый, беззаботный день.
На нее налетела Марийка и начала дергать за уши, приговаривая:
— Расти велыка та красива, як верба над ричкою!
Вскоре появились Захаров, Козин и Трош. Они тоже не преминули оттаскать новорожденную за уши, восклицая каждый свое:
— Высоких полетов тебе, Марий, и женишка-хвыномена в придачу!
— Без сопливых обойдемся, — отбилась Манюшка от «женишка».
— Летной тебе погоды на всю жизнь, о зеленоглазый брат наш!
— Взаимно, о болтливый брат наш с перебитым носом!
— С днем ангела, ваше сиятельство!
— Тенкью вери мач, барон.
Толик с подчеркнутой торжественностью вручил Манюшке маленький, карманного формата томик стихов Некрасова. Знал, чем угодить. Игорь развел руками.
— А меня извини. Я принципиальный противник подарков. Они ничем не отличаются от взяток.
«Лукавишь, голубчик, — подумала Манюшка. — Уж я-то знаю причину этой твоей принципиальности: у тебя как у Вани Кудряша — кудри да душа да походка хороша».
Барон двумя пальцами «изящно» вытащил из кармана бутылку. Прищелкивая языком, с видом большого ценителя некоторое время рассматривал ее на свет. Потом залихватски выбил пробку и, поставив посудину на стол, приказал Марийке:
— Горничная, бокалы!.. Княгиня, вы не возражаете против этой марки? Зная, что разные там коньяки и шампанские вам приелись… вернее, припились и вызывают изжогу, решил попотчевать вас фруктовым.
— А может, это результат расстройства вашего состояния, барон? Говоря по-нашенски — проциндрил, небось, денежки?
— Фи, княгиня, как вы вульгарны!
Вошла Марийка со стаканами, за нею бабушка ее Устинья Григорьевна внесла на тарелке румяный пирог.
— Нате-ка ось, спробуйте. 3 рыбою. Добра закуска до вашего стола.
— Да… зачем? — смутилась Манюшка. — Не надо, бабушка. Мы без закуски. Привыкли, — вдруг брякнула она и покраснела.
Житье бабушки с внучкой проходило у нее на глазах. Они едва сводили концы с концами, жили на маленькую пенсию за погибших Марийкиных родителей, скромные доходы от продажи искусственных цветов, которые с большой выдумкой мастерила Устинья Григорьевна, да на небольшую сумму, что получала она за сдаваемую внаем кровать. Не хватало еще последнее отдавать ее гостям!
— Ну, любонька, ты не спорь, — обиделась Устинья Григорьевна. — Я бильше тебя пожила на билому свити и бильше знаю, що надо, а що не надо. Бери та ешь, з чим тебя и поздравляю.
Пригубив «чарочку» и поцеловав Манюшку, она ушла к себе на кухню. Оттуда послышалось ее ворчание:
— Привыкли воны, бач, без закуски. Можно подумать, кажный день празднують.
От вина все неестественно оживились, стали беспричинно пересмеиваться. А Игорь с Марийкой еще и перемигивались со значением. Вскоре ни с того ни с сего Козин вдруг заявил: