Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
— Эх, жисть наша поломатая! Раз понимаешь, что это плохо, так наступи на горло собственной песне.
— Понимать-то я понимаю… Вообще, в принципе, конечно, это плохо, но… отстать от них — выше моих сил. Я как увижу красивую дивчину, так у меня, скажем так, всякое товарищеское отношение из головы вылетает! Значит, что ж? Вступи я в комсомол — и начнутся персональные дела, одно за одним, пока не вышибете из рядов. А кому это нужно? Лучше уж остаться несоюзной молодежью.
— Между прочим, в комсомоле
— Знаешь, комсорг, я еще не готов бороться, — просительно сказал Вася и стал спускаться по лестнице.
— Я понимаю. — Захаров, насмешливо сморщив нос, пошел рядом. — Порок этот не очень-то обременителен. Тебе можно и потерпеть… Знаешь что? Бросай-ка ты Ваньку валять, «пропащий человек»! Не маленький уже, вон какая дубина вымахала!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Две двойки. Страшная месть. Донос. Бойкот. «Мне стыдно за тебя, Женя!»
Поблескивая стеклами очков, Лесин обвел класс внимательным изучающим взглядом. Он выискивал жертвы.
— Сурдин, как вам понравился фильм «Огонь»? Неправда ли, искусство демократической Венгрии добилось заметных успехов?
— Щось мени здається, що Сурдин приде сегодня на паре вороных, — вполголоса заметил Мотко.
Сурдин, которому тоже начинало так казаться, пригнулся за спину впередисидящего и, осторожно зыркая оттуда круглыми и мелкими, как копейки, глазками, начал оправдываться:
— Не хотел идти, товарищ преподаватель! Случайно попал. Честное спецовское.
— Но не жалеете, так, голубчик? Вещь хорошая. Кстати, товарищи, наш киномеханик обещал привезти в субботу сюда эту ленту. Так что посмотрите все… А позавчера вы на какую картину ходили, Сурдин?
— Позавчера? — захлопал тот глазами.
— Ну да, голубчик, позавчера в кинотеатр «Октябрь».
— А-а, — вынужден был вспомнить Сурдин. — На «Немую баррикаду».
— Тоже хороший фильм. — Он взглянул на часы. — Впрочем, о нем мы с вами еще потолкуем. А сейчас пойдет отвечать урок…
Все были уверены, что преподаватель назовет Сурдина. Тот и сам в этом не сомневался и даже привстал. Но Лесин, поставив в журнале точку, вызвал Гермиса.
Сурдина он пригласил третьим: у Лесина во всем главенствовал педагогический расчет.
— Вы, конечно, помните, голубчик, я обещал спрашивать сегодня содержание романа Гладкова «Цемент». Рассказывайте.
— Ну… в этом романе описывается, как Глеб Чумаков…
— Чумалов, голубчик.
— Чумалов, да… вот… Как он работал на заводе и как организовал…
— Одну минутку. — Лесин выставил перед собой узкую ладошку, как бы защищаясь от Сурдина. — Вы просто пересказывайте содержание. Начните с самого
— Так, — подтвердил Сурдин и машинально спросил: — А дальше?
— Этот ваш вопрос говорит о многом. Дальше продолжайте вы.
Сурдин зашмыгал розовым обмороженным носом, беспомощно взглядывая на товарищей глубоко посаженными глазками.
— Ну, у них все было разрушено и вообще… Я ж не помню дословно.
— А я и не требую дословно, расскажите своими словами.
— А я что делаю?
— Да, а вы что делаете? А вы по учебнику пытаетесь рассказать сегодняшний урок.
Молчание Сурдина говорило о том, что он выкинул белый флаг.
— Н-да… Садитесь, голубчик.
— Так вы что, двойку ставите? — Сурдин обеспокоенно вытянул шею к преподавательскому столу.
— Согласитесь сами, голубчик, что пятерку я не имею права поставить за такой ответ.
— Я ж казав, — похвастался вслух Мотко своей проницательностью.
Усевшись на свое место, Сурдин заворчал:
— Только и знает, что двойки катать. Эх, кэ-эк бы…
— Прекратить разговоры! Через три дня дам вам возможность исправить двойку.
— Да я все равно не буду перечитывать! — обозлился Сурдин. — Хватит и одного раза. Хорошего понемножку.
— Дело ваше, — пожал плечами Лесин. — Только себе хуже сделаете… Перейдем к изучению творчества Александра Серафимовича. Поднимите руки, кто читал что-нибудь из произведений этого писателя. Кроме «Железного потока», разумеется, который вы давно прочли и на следующем уроке будете рассказывать его содержание.
Больше половины взвода подняли руки. Лесин прошелся взглядом по этому частоколу, шевеля губами, будто подсчитывал, взмахнул рукой сверху вниз — опустите — и обратился к Евстигнееву:
— Что вы прочли, голубчик?
— Я, товарищ преподаватель, уже… ето … не помню. Брошюрка такая синенькая.
— О чем брошюрка?
— Точно я не помню, — уклонился Евстигнеев. — Кажется, биография Серафимовича. — Он сделал вид, что припоминает. — Точно… ето… биография.
— Скажите, как фамилия писателя?
Женечка удивленно пожал плечами.
— Серафимович, разумеется.
— Садитесь, голубчик. Славичевский! Вы чем заняты?
— Достаю блокнот помкомвзвода, — под общий смех ответил Ростик. — Что ему записать?
— Выговор. Сформулируйте так: за попытку обмануть командира… нет, преподавателя.
— Я… ето… жаловаться буду! — вскинулся Евстигнеев. — Я не позволю издеваться! Я дойду до начальника школы!
— Вот что, Евстигнеев, — Лесин снял очки и начал их протирать. — Вы идите в санчасть, примите успокоительных капель, а потом уже к начальнику. Он не любит истеричных спецшкольников.