Тропинка в небо(Повесть)
Шрифт:
— Не по форме, Доманова… Тих, тих, тих… Сделайте нормальную прическу.
— А какая нормальная?
— Приказ министра обороны гласит: военнослужащий должен иметь аккуратную прическу.
— У меня аккуратная.
— Волосы до плеч, как у батьки Махно — это аккуратная?.. Тих, тих, тих… Я командир, и мне лучше знать, когда аккуратная, когда неаккуратная. Подстричься!
Манюшка повернулась кругом и отправилась прямо в кабинет комбата. Просить, особенно за себя, было ей нож острый, но выбора не оставалось — к прежнему
— Вот видишь, природа свое берет. Ну, ладно… Наша обязанность — сделать из тебя летчика. Делать же из девочки мальчика — глупо, да никому это и не удастся… А новая прическа тебе в самом деле больше к лицу. — Он нахмурился. — Ладно, иди. Я поговорю с командиром роты.
…Слегка стиснув Вербакову ладошку, Манюшка сказала:
— Ради тебя старалась. Цени.
Это, конечно, было преувеличение, но не такое уж и большое.
— Спасибо, — растроганно ответил Николай и тоже пожал ей пальцы.
Но идиллия длилась недолго. На следующий танец ее пригласил Матвиенко. Как и полагается воспитанному молодому человеку, он обратился за разрешением к Николаю, тот вместо отказа пожал плечами и адресовал его к Манюшке, а та не смогла обидеть старого друга. Вербак пригласил другую, на следующий танец — опять. Манюшка станцевала с Захаровым. Николай не вернулся на старое место, а когда она подошла — даже и не глянул на нее.
Манюшке и плакать хотелось от злости, а еще больше — дать ему хорошего пинкаря, такого, чтобы он катился без остановок до самого Стахановского поселка.
— Ну что, так и будешь мне нервы мотать? — с горечью выдохнула она, остановившись перед ним и глядя ему прямо в глаза потяжелевшим взглядом.
— Это еще вопрос, кто кому мотает.
Пересилив себя, охомутав свое самолюбие, наплевав на гордость, она спросила после паузы:
— Ну, мир, что ли?
Ах, как ему хотелось сполна насладиться своей победой и своей властью над нею, но зная ее характерец, он побоялся перегнуть палку.
— Надеюсь, ты не дашь больше повода.
— Ладно, не дам, — сглотнула она просившуюся на язык отповедь.
В это время разгоряченные Гермис и Сурдин вышли на крыльцо «охолонуть трошки». Весенний морозец приятно опахнул лица, полез за расстегнутые воротники кителей.
— Завтра будет ясная солнечная погода, — сказал Гермис, запрокинув голову. — Видишь, какие глазастые звезды?
— А ты быстро! — в наплыве чувств похвалил его Ленька. — В танцах главное — смелость. У тебя есть. Раз станцевал — и уже умеешь.
— Хорошо учишь.
— Да ну… Скажи, а почему Броденко не пришел, а? Вы ж с ним друзья.
— У него в тридцать восьмой пассия.
— Не скучно? Одному? Без него? — подбираясь к важному для него, с замиранием сердца спросил Сурдин.
— А я не один.
— Ну, то друг, а то…
— Так в чем
Ленька вдруг всхлипнул.
— Со мной нельзя. Я не человек. Они меня растоптали. И нахаркали. Сверху. Если б ты знал…
Гермис сжал его руку повыше локтя.
— Пытались. Пытались! А мы их у-нич-то-жи-ли!
— Мы?
— Да, мы! Главное вот это — всегда чувствовать: что делают наши — это мы делаем, я и ты. Мы их уничтожили, мы начеку, мы их уничтожим, если полезут. Но это надо постоянно чувствовать. Ты понял?
— Больно высоко.
— Ничего, вникай. Пошли, а то как бы не зачихать.
По пути в зал Гермиса перехватила знакомая девушка, а Сурдин зашел в класс, где раздевались ребята, — взять носовой платок. Здесь он увидел Комору, который стоял на подоконнике, высунув голову в форточку. На скрип двери он быстро обернулся.
— А-а… — В голосе его прозвучала обеспокоенность. — Давно здесь?.. А я решил прохладиться. Чтоб не торчать на улице.
В зале Гермис встретил Сурдина упреком:
— Ты где ходишь? Только это па де’катр танцевали.
— Ничего, не последний.
У Манюшки с Николаем наладилось отлично. Осторожно и хитро поведя разговор, она выяснила, что ничего такого у него с Надей Силиной нет, невинные приятельские отношения, что у нее даже друг сердца имеется, хороший знакомый Николая. Они танцевали теперь без передыху и только друг с другом. Все остальные получили от Манюшки решительный отлуп. В результате Захаров ушел с вечера, а Матвиенко до конца простоял в углу за колонной, время от времени выходя из-за этого укрытия и смущая Манюшку укоризненно-тоскующим темным оком.
Таким душкой Николай никогда еще не был: рассказывал о своем институте, распрекрасном студенческом житье-бытье, острил, смешил анекдотами и байками. И Манюшка, глядя в его счастливые глаза, с умилением повторяла про себя любимую частушку:
«Милый мой, у нас с тобой Судьба платочком связана. Из-за тебя, мой дорогой, Семерым отказано».Улыбаясь в предвкушении ночной прогулки, Манюшка ждала Колю у крыльца. Сегодня она твердо решила подбить его на поцелуй.
Раз за разом хлопала дверь, выпуская группы, пары и одиночек. Вербака все не было.
«Чего он там? — забеспокоилась Манюшка. — Не прищучили ль его ребята в темном уголке? Из-за меня… Да нет, не должны. Архимед на такое не пойдет, Гермис… тоже нет… Но если кто хоть пальцем тронет, я его… — сжав зубы от неожиданно накатившей злобы, подумала она. — Заикой останется на всю жизнь».
Манюшка уже решила было возвратиться в школу, чтобы разузнать, в чем там загвоздка, но тут на крыльце появился Николай. Был он почему-то без пальто и без шапки.