Тропой памяти
Шрифт:
— Молчать! Оружие на землю! — орал он. — Только дернись — получишь стрелу! Отвечай, где скрывается твоя шайка?
— Да нет у меня никакой шайки! — сжимая кулаки, рявкнула в ответ лучница не хуже него самого. — Идите проспитесь уже, а! Шаграт-аба! — девушка обратила непонимающее лицо к сотнику, по-прежнему стоящему в дверях, — Он что — пьян, что ли?
— Тихо, тихо! Уймитесь оба сей же миг! — шикнул тот, поднося к губам обтянутый перчаткой палец. И, укоризненно покачав головой, добавил — Ну, Пильха-ак… ну я ж просил как-нибудь того… помягче, а?
В ответ на сей
— Ну… что знал, все сказал, уж извиняйте! — он отвесил обалдевшей Шаре ироничный поклон, — А вообще-то, коли оно по совести, — заметил Пильхак, — так это она сама первой орать начала…
— Что? — вытаращила глаза лучница, — Да заорешь тут с тобой… И еще буду! — на всякий случай предупредила она, набирая в грудь побольше воздуха.
— Да на здоровье! — хохотнул Шаграт, — Только сделай уж милость, на иртха’ин-кхур, пожалуйста! Здесь, конечно, не Моргул, но вопли на языке йерри не приветствуются тем не менее…
— А…
Лучница осеклась на том самом глубоком вдохе, затравленно переводя взгляд с дзаннарт-кхана на лекаря и обратно.
— Да уж это… — хмыкнул Пильхак, косясь на Шаграта, — Верно дзаннарт-кхан говорит… потише бы. А то не ровен час… Извиняйте, анхур-ману, ежели что не так, — смущенно ухмыльнулся он, кланяясь вновь.
После того, как дверь за лекарем закрылась, в кабинете коменданта повисла продолжительная, почти материальная тишина. Шаграт исподлобья смотрел на племянницу, привалившись к дверному косяку и скрестив на груди руки. Девушка пораженно хлопала глазами. Ого! Выходит, она только что запросто заговорила на языке йерри, и даже не заметила этого? С ума можно сойти…
— А теперь? — робко пискнула она.
— Теперь — нормально… — протянул он, в задумчивости полируя перчаткой бритый затылок. — Ай, да духи-тугоухи… Так. Поехали дальше.
С этими словами, сотник извлек из голенища высокого сапога необычной формы кинжал в изукрашенных ножнах и протянул его племяннице.
— Что это за вещь? Скажи мне.
Серебристо мерцающий и странно холодный клинок лег в подставленные девичьи ладони. Шара зачем-то прикрыла глаза, и провела кончиками пальцев по выпуклому узору ножен, так, как сделал бы слепой.
— Это фамильный кинжал дома Финвэ. — спокойно и размеренно сообщила Шара. — Он откован еще в Валиноре, и мастер Фаэглор запечатлел на его лезвии девиз… вот она, эта надпись: «славнее доблести, доблестнее славы». Он достался мне… ну, то есть последнему хозяину этой вещи — немедленно поправилась Шара, — от отца моего Элладана, сына Эл…
— Как он выглядел? — быстро перебил девушку Шаграт. — Хозяин кинжала, я имею в виду?
— Это Элда… ну, то есть йерри, по-нашему — привычные с детства слова отчего-то казались теперь чужими и странными. — Он был молодой совсем, тоненький такой… и волосы у него были светло-русые, и зеленые глаза…
— Какие-какие глаза? — удивленно переспросил Шаграт. Видимо, не расслышал…
— Зеленые! — огрызнулась девушка, — Не мешай… Еще у него была золотая серьга в левом ухе, а на ней — летящий дракон с рубиновыми
— М-м…дальше не надо… — каким-то заискивающим тоном внезапно попросил сотник, но девушка не слышала его.
— Так. Наутро он попытался бежать… Этот самый фамильный кинжал остался у иртха, поэтому он взял клинок, случайно найденный им в пещере. И… ушел в сторону перевала Пишумуру-Гамзур…
— Хватит… — мягко, но настойчиво попросил Шаграт, — Не надо дальше, я верю.
— … но недалеко — не обращая внимания, продолжала Шара. — Исчезновение его заметили, и трое парней пошли по следу… он был очень слаб, и к тому же ранен. Защищаться толком не смог… его догнали и…там, где трехрогая сосна над обрывом… Шаграт-аба. Это сделал ты. Ты убил его… — закончила девушка, а когда открыла глаза, то увидела, что дзаннарт-кхан Шаграт стоит, низко опустив свою бритую голову.
— Да… — донеслось до слуха лучницы. — И снова «да», — Шаргат яростно потер виски. — Все было именно так… И пленный йерри, и его жизнь, выкупленная Йарвхой у воинов племени за золотое ожерелье, и ночь в пещере…и трехрогая сосна на Пишумуру-Гамзур, где брат твоей матери сделал все, чтобы сестра его жила, не зная позора. А вот проявилась, значит, все-таки поганая кровь.
— Ну… — Шара совершенно не обиделась на «поганую кровь». — Я не только йерри вижу.
И она поведала о видении, случившемся с нею по ту сторону Бурзугая, когда перепуганный Багнур, отчаявшись привести лучницу в чувство, окатил ее водой.
— Представляешь, он решил, что я — иргит-ману! — она пожала плечами. — Чуть ли не на колени передо мной стать пытался, это мужик-то взрослый перед девицей! — хихикнула она, совершенно забыв, что в описываемый момент было отнюдь не смешно. Вот и Шаграт не оценил: взгляд его черных глаз охладил все веселье собеседницы.
— Тебе очень повезло, — жестко произнес он, недобро щурясь — Дважды и подряд. И в первый раз — тогда, когда этот ваш полуграмотный охотник погиб, никому не успев рассказать.
— А во второй? — пристыженная лучница изо всех сил старалась вниманием загладить вину.
— Когда я тебя перед самым допросом у Назгулов выцарапал, — просто и мрачно ответил сотник. Шара при упоминании Зрачков Всевидящего Ока вздрогнула, будто вновь ощущая холод моргульского карцера. Губы мгновенно пересохли, она нервно облизнула их. От Шаграта ее реакция не укрылась.
— Боишься, — уверенно кивнул он. — И правильно делаешь. Попади ты к ним, уж там быстро придумали бы, как использовать твой дар. Это же всю разведку можно будет пинками разогнать к Наркунгуровой матери, чтоб даром хлеб не жрали… Кстати, раз уж на то пошло — как она выглядела-то хоть?