Тропой памяти

Пельгасова Людмила Евгеньевна

Неужели прежний ученик возгордился настолько, что ему показалось мало просто превзойти мастера и он пожелал уверить всех в том, что никакого мастера не существовало вовсе? Ну да, конечно, ведь свидетелей тех давних времен уже не осталось, а те, что живы, предпочли изгнание лжи. Вот тебе и «Новый фронт»… Что ж! До тех пор, пока иртха Туманных гор хоть немного напоминают того же Рагдуфа, посланцам Харт’ана Гортхара ворот Мории никто не откроет. И заодно прояснилось теперь, отчего «Новый фронт» и иже с ним так презирает правителя Унсухуштана: это облав они боятся, а Самого именно презирают. Для них, верящих в Крылатого Уллах Севера, Харт’ан Гортхар был и навсегда останется не более чем самовлюбленным и бездарным выскочкой, жалкой пародией на настоящего Создателя. И того не спасет даже несомненное родство с Мелх-харом, только наоборот, во вред пойдет, ибо очертит новоявленного Покровителя и Заступника Ночного народа самыми неприглядными тонами. «Он злобен и несчастен» — сказал девушке Барлог. Насчет злобы,

конечно, можно поспорить — все-таки Харт’ан Гортхар сделал для иртха столько добра, сколько им ни не снилось за всю историю их существования в Арде. Но все же: получив в неограниченное свое распоряжение признание и любовь Ночного народа вкупе с безоглядной верой, он не всегда достойно распоряжался всем этим. Война Последнего Союза — еще полбеды, в конечном итоге, идея отплатить эльфам за многовековые притеснения нашла отклик в каждой душе. За кровь наших соплеменников, пролитую остроухими для забавы, надо было потребовать плату… Но, тем не менее, исчезнуть с поля боя в решающий миг, было, по меньшей мере, непорядочно. А Харад? Кто-нибудь может вспомнить и объяснить сейчас, за каким счастьем мы поперлись тогда, в 63-м, в ту покинутую духами выжженную пустыню? Для чего оставили там пять тысяч воинов? А вот теперь, всего полвека спустя — снова война… Иртха и харадрим против давнего общего врага — Гондора. Ну да… был же Союз Эльфов и Людей, так почему не возникнуть Союзу Людей и Иртха… вот только что странно: не велика ли армия на один-единственный несчастный Гондор? Это первое. И второе — что-то слишком уж безропотно встали под черное знамя Гортхара харадские сотни. Ну прямо как наши полвека назад. Неужели Харт’ан напомнил преемнику предыдущего правителя о том, что настало время возвращать долги… мол, когда вам Умбар хвост подпалил, мы первые на помощь примчались, так что теперь не обессудьте, дорогие соседи… И по времени как нарочно подстроено, только-только послевоенная молодежь у людей подросла. Такое чувство, что Харт’ан Гортхар уже давно знал, что ему понадобится большая армия, вот и сунулся тогда в Харад. Ого! А масштаб приготовлений впечатляет… попробуем вспомнить, с чего вообще давняя вялотекущая вражда вновь обострилась столь резко, что появился повод к войне? Версия с нападением морских разбойников и подстава с клинками — слишком мелко, слишком мало народу знает, что там было на самом деле. Теперь — извержение. Забота о народе пред ликом надвигающегося стихийного бедствия — это очень трогательно, но несколько криво. Раз уж наш правитель такой великий Уллах, ученик Крылатого, что сотворил Духов Огня, так власть над подземным жаром дана ему изначально. Выходит, усмирить пробуждающийся вулкан он не смог или попросту не захотел. И опять же — как он вовремя пробудился! Не многовато ли совпадений, а? Не при чем тут вулкан, равно как и Гондор… Что-то всех нас ожидает на самом деле?

Кто-то неслышно присел рядом. Он прикосновения теплого плеча, Шара вздрогнула всем телом — только что на месте не подпрыгнула от неожиданности.

— А?

— Испугала? — молодая помощница матери рода сделала виноватое лицо. — Прости. Я Иххаш.

— Н-нет, ничего… — растерянно улыбнулась лучница, отмечая, что даже не расслышала шелеста приближавшихся шагов этой Иххаш. — Просто немного задумалась, вот и все. Я — Шара…

В этом месте следовало бы поклониться, но для сего действия требовалось принять более подходящую позу, и она вновь почувствовала себя глупо, как тогда, сунувшись с храгом на поясе к священном очагу. Иххаш хихикнула:

— Да, я помню. Не держи обиды на хар-ману Шадрух, она хорошая мать рода. И просто мать — тоже хорошая…

Хм… вот оно что… Ладно, учтем.

— Так ты ее дочь? А вы очень похожи, — вежливо заметила Шара.

Иххаш смущенно улыбнулась, почти не показывая клыки:

— Правда? Нет, правда похожи, да?

— Конечно. Особенно уши.

Дочь Шадрух растаяла окончательно.

— А кто твоя мать, Шара?

Лучница принялась задумчиво теребить косичку.

— Моя мать — самая обычная женщина, она вовсе не глава нашего клана. Хотя я тоже — единственная дочь в семье, и к тому же — старшая из детей, тут мы с тобой, пожалуй что наравне…

— Ты что… — смутилась Иххаш, — я ведь не для того спросила, просто… А в вашем клане много женщин?

— Восемь. Ну, вообще-то девять, но меня можно не считать, я ведь наполовину йерри.

На лице Иххаш отразилось самое искреннее непонимание.

— Ну и что? — пожала она плечами, — не по матери ведь. Хм… девять женщин, это значит, что у вас — большое племя, полторы-две сотни, да?

— М… м… где-то вполовину ошиблась, — ухмыльнулась лучница. — Хуркулхубухар [65] совсем молодой.

65

Букв. «Род Желтой Совы» (Черное наречие)

— Ясно, — кивнула Иххаш. — Ты, наверное, есть хочешь? Пойдем, раненые уснули, а хар-ману сидит одна…

Хозяйка пещер встала, аккуратно отряхнула колени и пошла по коридору, Шара следовала за ней.

— Как они, кстати? — коротко поинтересовалась лучница. — Раненые, я имею в виду…

— Мелх-хар

милостив… — на ходу вздохнула ее собеседница. — И тебе поклон за них, твое зелье очень помогло. Сама готовила?

— Нет, что ты! — усмехнулась Шара. — В армии выдают… «Гохар» называется.

— А-а… У тебя сосуд из-под него где?

— Не знаю, там, наверное, остался… в пещере. А что?

— Спросила — хмыкнула Иххаш. — Если там на стенках осталось, я попробую приготовить что-то подобное. Нужная вещь.

— Осторожней только с ним! — Шаре резко вспомнились слова десятника Дублука. — Там, в этом пузырьке, на один раз, если больше, то это уже яд.

Иххаш негромко засмеялась:

— Не волнуйся! Уж в ядах я неплохо понимаю. Думаешь, что свое имя я получила за гибкость?

Шара вскинула бровь в знакомой манере дядьки Шаграта. Хороший ответ! «Ихха» означает «змея» — все верно, не придерешься…

Пещера за откинутым пологом встретила обеих девушек тишиной. Раненые действительно спали, и не верилось, что всего лишь час назад пещера являла собою ужасное зрелище чужих страданий. В дальнем углу возле самой стены темнели составленные рядышком снятые с огня котелки, во избежание остывания обложенные мхом. Конопляный дым почти совсем выветрился, теперь спертый теплый воздух был насыщен едким запахом мази, отвара тысячелистника и еще каких-то трав, опознать которые Шаре не удалось. Очаг горел ярко, пламя свежих сосновых поленьев плясало в кольце закопченных камней. И, точно каменное изваяние, застыла на мягком ворсе медвежьей шкуры хар-ману Шадрух. Казалось, она сидя спит с открытыми глазами: веки ее не дрогнули, когда в пещеру ворвался холодный воздух тоннеля, она даже не шелохнулась, когда мимо нее прошмыгнули Шара и Иххаш. Блики огня очерчивали смуглые возвышения скул, придавая лицу оттенок старой бронзы, четыре ряда мелких угольно-черных кос лежали вдоль прямой неподвижной спины, будто присмиревшие змеи, и тонкие витые цепочки шли от височных колец к массивным серьгам. Перед хар-ману стояло большое медное блюдо, поверх которого на равном друг от друга расстоянии от центра к краям лежали десять прядей волос, перетянутых шнурками. Шарук ха-та.

Иххаш подтолкнула замершую на пороге лучницу: «заходи давай». Шара скинула сапоги, ежась от прикосновения ледяного каменного пола к босым ступням. Дочь хар-ману тоже разулась и кивнула гостье в сторону котелков. Чувствуя зверский голод, Шара на цыпочках прошла мимо спящих в дальний угол, Иххаш принесла палочки и две миски. Усевшись возле самой стены, девушки принялись за еду. Иххаш ела степенно и неторопливо, как это и подобает ирк-мани, палочки же в руках Шары мелькали с такой скоростью, словно та решила за три ночь до Сулху’ар-бана [66] выучиться ловле пчел. После того, как с ужином и чаем было покончено, девушки отправились мыть посуду к маленькому водоему, расположенному в одном из гротов по соседству с главной пещерой. Каменное ложе пещерного озерца было заботливо огорожено бортиком из плотно пригнанных друг и другу камней. Вода была холодной и непривычно жесткой: казалось, на пальцах остается налет, вроде соли. Такой же, впрочем, песок похрустывал и на зубах во время ужина. Странный какой-то родник…

66

Сулху’ар-бан — букв. «Праздник ветра» (Черное наречие). Праздник начала лета у иртха. В этот день проводится множество турниров и состязаний, самое веселое из которых — ловля пчел при помощи палочек для еды. Участники вымазывают себе лицо медом, смотритель выпускает из колоды три десятка диких пчел. Победителем считается тот, кто сможет палочками переловить пчел до того, как они успеют ужалить.

— Это не родник — объяснила Иххаш, заметив, с каким подозрением Шара разглядывает белый налет на подсохшей кромки вдоль поверхности бассейна. — Вода просачивается к нам сверху, через крохотные трещинки и поры скалы, собирая по пути частички растворенных пород.

— Известняк… — подытожила Шара, вытирая ладони о подол рубахи. — Это ничего, у нас в Мордоре бывает и похуже: там, где таингуровые пласты залегают, по поверхности воды цветная пленка плавает, ну вроде масляной, и запах тоже соответствующий. Пить ту воду можно только если совсем припечет — воняет уж очень сильно.

— Ужасно, — покачала головой Иххаш. — Как же там жить? Воды и вовсе почти нет, ни деревца, ни кустика. Одна соль и камни, а еще гора огнедышащая и пепел от нее…

— Ну, так живем же! — хихикнула Шара, но тут же вдруг посерьезнела: — Стой. А ты-то откуда все это знаешь? Или бывала?

— Нет, — просто ответила дочь хар-ману. — Просто спутник моей матери, от которого она зачала меня, уехал в Мордор вместе с посланцами Харт’ана Гортхара. Он провел там две зимы, вернулся, но ненадолго — вскоре он перебрался в Страну Восходящего Солнца насовсем. Он рассказывал, я слушала, и было все это давно — пять дюжин зим назад, с тех пор он больше не появлялся в Туманных горах. Мать говорила, что он хорошо умел рисовать на пергаменте тоннели и переходы, потому что сам был очень забывчив. Однажды… — хихикнула девушка, — … он отправился на охоту совсем один, убил на склоне гор дикую козу, а потом долго не мог найти обратного пути, представляешь? Его ждали четыре ночи…