Тропой памяти
Шрифт:
— Око и дубовый лист, говоришь? — и помолчав пару мгновений, добавила: — Нда… кажется наш непогрешимый кхургуб-у-уллаг’ай, совершил еще одну тактическую ошибку.
Рагхулун то ли не расслышал, то ли просто не понял смысла туманной фразы, но переспрашивать и уточнять ничего не стал. И то радость: пускаться в долгие и пространные объяснения не хотелось совершенно. Рагхулун здесь не при чем… принятое шаманом решение не пропустить воинов Дол-Гулдура в Морию принадлежало ему лично. А вскоре стало не до объяснений, потому что настала пора готовиться к рассказам иного рода: по тоннелю потянуло живым теплом и на отполированных стенах и изукрашенных затейливой резьбой сводах потолков заиграли розоватые отсветы дальних огней. Наконец-то! Вот теперь точно — с возвращением!
Высокая фигура в забрызганном кровью доспехе заслонила собою свет, за ее спиной метались неясные тени. Двое караульных
73
Чамгат — разновидность кхандской игры пиксисо.
— Тише, Ругбар, это же твой вождь… Мы… мы вернулись!
Женский голос мгновенно успокоил дозорных: ведь всем известно, что у тварей Кхуру женщин не бывает вовсе, а на свет появляются они способом незнаемым. Шару заметили не сразу, а вот Рагхулуна, наконец, признали. Недотепу Ругбара подняли на смех, а Шара вспомнила, откуда знает его имя: незадачливым любителем игры в чамгат оказался не кто иной, как подмастерье Харуфа Ташкулуда! Даже странно, что вначале он показался девушке таким взрослым. А Рагхулун — Волчья Песнь — окинул усталым взором почтительно склоненные головы бдительных дозорных, разбросанные по полу деревянные квадратики с изображениями, и, наконец, каким-то будничным голосом сообщил:
— Мы вернулись с победой!
И тотчас же за спиной не в меру скромного вождя грянул ликующий рев, многократно усиленный подземным эхом: это усталые, оглохшие и обожженные воины клана Халрагхахар дали воли распиравшей их гордости. Ругбар бросил надоевшее тяжелое копье, и прытко помчался в сторону жилых пещер, неся радостную весть соплеменникам. А еще через несколько минут, показавшихся вечностью, откуда-то издалека все то же эхо донесло неясный гул: будто встречать победителей бросилось навстречу все племя. Да, так оно, в сущности, и было.
Глава 23
В пещере матери рода царило шумное веселье. Ярко горел священный очаг, жареное мясо источало свои дивные ароматы на радость всем собравшимся — просторное помещение оказалось в силах принять весь клан числом более сотни душ. Каменный пол исчез под пестрым слоем устилавших его тюфяков, одеял, кое-где — обычных плащей — похоже, что каждый из гостей почитал первейшим своим долгом притащить с собой хоть что-нибудь. Ну, они вообще-то правы, просто так на голом камне сидеть — колени застудить недолго. Наособицу восседали воины Рагхулуна вместе со своим вождем — герои сегодняшнего праздника заняли место на священной шкуре у очага, которой допережь им, как мужчинам, дозволялось лишь касаться коленями. Само собой разумеется, что три женщины клана: хар-ману, Иххаш и Шара сидели на обычных своих местах у огня, утопая в длинном мягком медвежьем меху. Возможно, именно в этом и крылась причина легкой, почти неощутимой досады лучницы: в силу пола все почести обходили ее стороной. Сидит себе ирк-мани возле священного очага рода — так и должно быть, все верно и неизменно, хоть на совете племени, хоть на гулянке. Гулять же, судя по всему, подгорный клан нынче собирался основательно и всерьез: подхватив тряпкой дужку горячего котелка с крышкой, Иххаш обходила всех, разливая по грубым глиняным кружкам дымящийся травяной отвар с резким запахом. Шара потянула носом: похоже, хмельное — она ясно различила можжевельник и мед. Вообще-то у Ночного народа дурманное питье не в чести: не знают они ни вина, ни пива, ни эля. Вот разве что по большим праздникам в стойбищах выкатывают большие глиняные кувшины с курунгой [74] , но в пещерах ей взяться было неоткуда. Для приготовления оной, как известно, потребно молоко, обитатели же Туманных гор стада не держали. Это и помогло
74
Кисломолочный напиток.
Восславив победителей, все по обычаю приложились к кружкам и занялись едой. Через некоторое время трезвая как слеза лучница заметила, что народ вокруг заметно повеселел: голоса сделались громкими, кое-где слышался смех. Похоже, что местный отвар против курунги покрепче будет. В свое время кирит-унгольский лекарь дядюшка Пильхак что-то втолковывал девушке, заинтересовавшейся вдруг устройством перегонного куба, о каких-то процентах, то бишь сотых долях. По его словам выходило, будто в оригхаше таких долей из сотни — восемь десятков, а в курунге — всего полторы-две. Потом дядюшка Пильхак переключился на состав различных видов эльфийского вина из своих воспоминаний об участии в лориэнской операции, и Шаре стало неинтересно. Так вот, выходило, что у Старшего народа вино было непременным спутником обеда, как чахир или молоко у иртха… Она еще раз окинула взглядом разомлевших соплеменников. Отхлебнула из кружки. Странно. Никакого результата. Душистое варево с добавлением перебродившего меда не оказывало на девушку ровным счетом никакого воздействия, а ведь хмель — не дурман, на Ночной народ должен действовать сильно и почти мгновенно. Тут-то до дочери Йарвхи и дошло, что помимо светлой кожи, умения видеть на солнце и хитрых видений, от йерри она унаследовала еще и сомнительный дар пить не хмелея. Тоскливо оглянувшись на царящее вокруг непринужденное веселье, Шара уже потянулась было к фляге, но вовремя передумала — была еще охота голову туманить! Тем не менее, она постаралась расслабиться и чувствовать себя, как они. Она неторопливо жевала жареное мясо, запивая его мелкими глотками горячего отвара. Поглядывала по сторонам, выискивая знакомые лица, пыталась было шутить, но вскоре сообразила, что никто ее не слышит. Даже Рагхулун…
Иххаш встала со своего места и вновь наполнила опустевшие кружки сородичей. От нечего делать Шара стала следить за ней, мысленно проговаривая имя того или иного охотника, подставившего посудину. Хм, однако… похоже, здесь собрался весь клан — вон, даже мастер Ташкулуд притащился со своим мальчишкой… как бишь его, Ругбар? Да уж, ради такого случая можно оставить караульный пост, в тоннеле как-нибудь и один не пропадет. Ой, нет — вот же он, этот дядька, тоже здесь: в этот момент Иххаш как раз наполняла кружку второго любителя игры в чамгат. Не… не может быть!
Взгляд пойманной птицей метался по пещерному залу, то и дело замирая на лицах. Так и есть… Здесь не просто все. Здесь вообще все до единого. Хай-я, кажется, владения Халрагхахар временно остались без охраны. Но не успела Шара как следует уцепиться за эту тревожную мысль, ее стремительным клином вышибла другая, не менее тревожная. Среди гостей в пещере хар-ману не было Рраугнур-иргита! И вот от этого стало окончательно не по себе.
Дождавшись момента, когда захмелевшие соплеменники нестройным хором затянули непременную для каждого застолья песнь о Рраугнуре — Лунном Волке, девушка встала и, прихватив за голенища оставленные у входа сапоги, выскользнула в коридор.
После яркого света очага темнота тоннеля казалась особенно зловеще непроглядной. Тревога усилилась, это напоминало ощущение дерева в грозу, которое, замерев на фоне свинцового неба, ждет испепеляющего удара молнии. Коридор… поворот… Так и есть — вся охрана на празднике. Вот же олухи, ну кто так делает, а? Вас бы к Тхаругу под начало: у того с поста на две минуты по нужде отойти попробуй — сразу за хлыст. А здесь все-таки не склад с таингуром, здесь объект посерьезнее.
Этими нехитрыми рассуждениями лучница старалась заглушить растущий страх. Похоже, нервы, измочаленные после стычки с урук’тха-ай, не до конца пришли в норму: тихо стучат сапоги, а сердце — вдвое громче и быстрее. Но вот и жилище говорящего-с-духами. Стараясь вести себя как обычно, Шара осторожно отдернула полог, заслонявший дверной проем и… замерла на месте, сраженная увиденным.
Слепой шаман на коленях сидел возле очага. Отсветы пламени играли на впалой груди, на морщинистой шее, на острых выступах ребер, что, казалось, вот-вот прорвут кожу изнутри и вылезут вон. Его серая рубашка длиною в пол аккуратно сложенной стопкой лежала рядом, а узловатые руки сжимали рукоять кинжала. Кроваво мерцающее острие самым недвусмысленным образом смотрело в живот шамана. Истолковать происходящее возможно было только однозначно. Но прежде, чем Шара успела хотя бы предупреждающе вякнуть, Рраугнур-иргит перестал бормотать молитву и обратил к невидимой гостье костистое лицо: