Тропой памяти
Шрифт:
— Короче… — грозный и суровый вождь племени утер глаза тыльной стороной ладони, — все понял, чего Шара-сама сказала? Неизвестное зверье жрать вредно, а то плесенью покроешься либо грибами обрастешь. По колено… Так что мы твою тварь есть не станем, можешь ее Ташкулуду отнести… пускай светится на здоровье!
Хохот грянул с новой силой. Обиженный до глубины души Ругбар терпеливо подождал, а потом свободной рукой извлек из ворота рубашки полоску пергамента.
— Не знаю уж, откуда оно там прилетело, — холодно и в то же время язвительно заметил мальчик, — но вот это у него на ноге было наверчено и ниткой перевязано сверху. Вощеной.
Все еще посмеиваясь, вождь развернул узкую, всего в два пальца шириной и похожую на бинт скатку, пробежал глазами строки, стремительно
76
Жаба Бухшин (Бушин) — персонаж старинной сказки народа иртха. Особа эта была столь хвастлива и прожорлива, что однажды заявила, будто сможет съесть все на свете. Вначале она поспорила с огнем, что умеет пожирать дерево, об его добыче. Пока огонь пожирал сухие ветки, Бухшин съела целый лес. После — с ручьем, что грыз себе русло в камнях. Бухшин съела гору целиком. Но этого ей показалось мало, и, увидев, как наползающая туча закрывает в небе луну, Бухшин заявила, что добыча тучи принадлежит ей и попыталась проглотить луну, после чего, естественно, лопнула.
— Где, говоришь, поймал? — коротко обронил он.
— В зале с колоннами, — сглотнул мальчишка. — Ну около моста который… А что?
— Так. — Рагхулун потер подбородок, не замечая робких проявлений любопытства. — А этот… — он жестом изобразил перечеркивающий лицо шрам —… где?
— Уфтхак? — подала голос догадливая кундузская дева. О, надо же, даже имя вспомнила. — Ты думаешь, что это его…
— У хар-ману в доме должен быть, — пискнул Ругбар, перебивая. — Он там с пятью своими воинами еще, Рраугнур-сама тоже с ними.
Молодой вождь зло тряхнул головой, и глаза у него сделались холодные, волчьи — даже Шара отпрянула назад.
— Жди здесь! — бросил он, почти неуловимым движением касаясь кожаного оплечья лучницы. — Ругбар! Охраняй Шару-сама, я скоро вернусь.
И твердыми шагами пошел прочь. Девушка и мальчик проводили его взглядом и тревожно переглянулись, но не проронили ни слова.
Дзарт-кхан дол-гулдурской пограничной стражи Уфтхак преспокойно возвращался в пещеру матери клана — надо же! — у этих дикарей все в точности как у нас. На душе его было легко и ясно. Задание будет выполнено в кратчайшие сроки. Стычка с враждебно настроенными аборигенами, доставившая поначалу несколько неприятных мгновений, закончилась благоприятной развязкой. Местные жители не только согласились пропустить его ребят, но и даже выделили провожатых. Пожалуй, надо будет намекнуть командованию в лице начальника заставы о возможности создания базы в Туманных горах. Все равно общая линия фронта неуклонно продолжает двигаться на запад — Наркунгур его дери! — и заодно будет на кого переложить изенгардское направление, а то у Дол-Гулдура и с остроухими хлопот довольно… Хм, все-таки интересно, для чего Назгулам дохлые твари Кхуру? И при чем тут девка? С каких это пор Зрачки Всевидящего Ока интересуются дезертирами… Не такие уж они и всевидящие — тут Уфтхак позволил себе легкую усмешку, и даже не потрудился по привычке оглянуться вокруг. Остатки хмеля приятно плескались в пустой голове — все-таки радушный народ живет в Туманных горах! Жареного на угольях оленя на заставе не увидишь, даром что лесная. Зверья в Лихолесье нет почти, приходится пайками перебиваться от удачи к удаче. А тут тебе и накормили, и напоили, и тюфяк постелили, хе! Если так дальше пойдет, в смысле с этими, как они их называют-то… — «Принявшими силу»? О, точно! — так можно и в Луугбурз получить перевод, не век же торчать в занюханных развалинах старой лесной крепости.
На этой ноте гордости за свою исполнительность, в принципе, и кончилось у десятника радужное настроение, потому что путь ему неожиданно преградил голый по пояс небывалой ширины мужик. И не успел он ничего предпринять, как этот самый мужик протянул лапищу и прижал Уфтхака к стене, придерживая за горло.
— Ну что, Уфтхак, или как тебя там? — хмуро прогудел абориген. — Потолкуем?
— Эй! — десятник был и сам подраться не дурак, но, осоловевши от сытного ужина и хмельного отвара, предпочел бы без такого счастья обойтись. Поэтому заорал для острастки, призывая на помощь неких Радбуга и Рагхата.
— Не ори, — скривился широкоплечий. — Твои воины сейчас в доме матери рода, и питье их сейчас интересует больше чем твои вопли. А остальных ты еще четверть нах-харума назад за мертвецами Кхуру отправил. Так что веди себя спокойно…
Уфтхак кивнул, и хмурый парень убрал руку. Оказавшись на свободе, дол-гулдурец невозмутимо одернул форму, демонстративно отряхнул несуществующую грязь с груди и ворота.
— Чего надо? — отлаял он, с вызовом глядя на распоясавшегося аборигена. — Я тут вообще-то при исполнении…
— Ничего, — утешил плечистый, — я тоже вождь, а не хрен с горы. Нетопыря ты посылал?
— А что?
— Я спросил, — напомнил вождь, постукивая когтями правой руки по забинтованному плечу левой.
— Ну и посылал, — Уфтхак решил, что нет смысла лгать. — Только тебя это не касается никак.
— А вот это врешь, — оскалился тот. — Про девчонку там было в записке? Можешь не отвечать, я сам видел, что было…
Ух ты! Усилием воли Уфтхак сгреб разбредающиеся мысли воедино. Перехватили-таки, дети подземелья! Хорошо, если не сожрали еще…
— Слушай, харт’ан… — десятник попытался уладить дело миром. — Лично мне на женщину наплевать, я не тайная разведка, я дезертиров не ловлю, мне и так есть чем заняться. Просто велели сообщить, если встречу, и сказали приметы: страшная, мол, как твоя жизнь, белокожая, на сухну смахивает. Может быть одета в форму стрелка, лархан там, нашивки… даже номер бляхи. Вот и все.
Уфтхак примирительно развел руками. На мгновение ему послышался шорох в конце коридора, но доблестный пограничный страж не стал заострять внимание на такой ерунде — мало ли? Может, крыса или другая какая живность. Водятся же пауки в Лихолесье.
— Кто тебе это сказал? — уточнил вождь, глядя исподлобья.
— Как это — «кто»? Начальник заставы, конечно. А ему будто бы из Моргула срочной депешей передали. Не спится нашим Уллах-тхар’ай в большой башне… — хохотнул он, наблюдая за реакцией аборигена. Но тот не улыбнулся.
— Номер бляхи? — по-прежнему отрывисто бросил он.
— Чего? — десятник растерялся даже, — номер? Э-э… счас… вот, изволь, «28/16-ка-арк». На что тебе?
— Это не она, — поспешно опустил глаза плечистый. Врет?
— Ну и ладно, — Уфтхак как можно небрежней мотнул головой, — не она, так не она, мое дело сообщить. Номер бляхи — это вещь в своем роде единственная, по ней всегда можно опознать. Ну, нет так нет… я тебе верю. Выходит, что и говорить не о чем. Что ж теперь — драться нам из-за девки этой что ли? — и он снова ухмыльнулся, на этот раз — во всю ширь сытого лица. Но абориген оказался непробиваем.
— За. Свою. Женщину. — По слогам произнес вождь, приблизив лицо к самому носу дол-гулдурца, — я буду драться. В любом случае. Запомни. А начальству своему ты напишешь новое послание, в котором о женщине не будет ни слова, ясно?