Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра
Шрифт:
На вернисаж собралось огромное количество народу. В зале, где размещалась экспозиция, было просто непротолкнуться. Помимо местной художественной богемы явилось также большое число мистиков, среди которых особенно выделялись настоящий забайкальский лама в желтом шелковом халате и характерной монгольской шапочке со шпилем, а также некий ориентального вида человек в бусах и огромной белой бараньей папахе. Пришел Йокси в киргизском войлочном колпаке, тоже белом, с Таней Казаковой — той самой, с которой мы некогда производили «сталинские деньги». Приехало телевидение, набежала пресса. На большом круглом столе была выставлена батарея вина и шампанского, наиболее продвинутые мистики прибегали к дополнительным средствам. В общем, тусовка была очень плотной. Единственное, что несколько отяжеляло мне вечер — это абсолютное
Наибольшее впечатление актуальное американское искусство произвело на мистиков, которые наперебой комментировали полурасплывчатые гуманоидные образы в духе собственных запредельных откровений.
— Вы знаете, — восторженно вещала мне прорицательница с горящими глазами, задрапированная ориентальными газовыми платками и увешанная массой магических талисманов, — вы скажите вашей спутнице, что у меня только что было особое видение. Ведь она — не кто иная, как новая инкарнация ближайшей служанки Матери мира Елены Ивановны!
— Что она говорит? — с не менее горящими глазами спрашивала меня Виктория. Что я должен был ей ответить? Что она — перерожденка служанки жены некоего русского художника, имени которого Виктория наверняка и в жизни-то ни разу не слышала? Ну ладно, был бы там хоть Малевич, а то ведь!.. И я спонтанно сочинял очередную телегу, не имевшую никакого отношения к оригинальному спичу. Изредка кто-то из богемы брал миссию медиатора на себя, и в эти моменты я отстраненно наливался шампанью под хорошую папиросу. Но, в принципе, все было очень мило и даже более того. После вернисажа мы отправились избранной компанией еще бухать в ресторан, а потом — в знаменитую в те годы художественную колонию на Пушкинской, 10.
В Питере мы протусовались несколько дней, после чего отправились в Душанбе. Сокол с Урсулой полетели самолетом, мы с Викторией отчалили трансконтинентальным экспрессом, чтобы по полной программе обозреть бескрайние пространства евразийской империи Советов. Присутствие иностранки с ее комментариями к увиденному, да к тому же мой собственный — пока еще небогатый, но яркий — опыт «высших канализаций» позволяли по-новому взглянуть на многие, казалось бы, доселе привычные феномены, внезапно исказившиеся в совершенно немыслимой, сюрреалистической перспективе.
Храм Сатаны. На этот раз, прибыв в Москву, я не стал никого навещать, ибо время — впервые в жизни! — было ограничено. Впрочем, думаю, что даже при нелимитированных возможностях навряд ли бы мне удалось протусоваться по знакомым точкам, и прежде всего — по причине тотальной паники, охватившей мою спутницу буквально с первого же момента прибытия состава в легендарную красноордынскую столицу. Переход по подземной трубе от Ленинградского вокзала до Казанского, откуда отправлялись поезда на желанный юго-восток, превратился в преодоление лунапарковского коридора ужасов. Виктория, вцепившись в меня обеими руками, зашуганно озиралась по сторонам и все время нервно шептала в ухо:
— Holy shit, unbelievable! Скажи, почему тут люди выглядят так стремно? У меня такое ощущение, что вокруг одни криминалы!
Но в своем полном объеме «лунапарк» проявился уже на самом Казанском вокзале, воспринятом Викторией не иначе как эквивалент храма Сатаны. Бешеная ориентальная мозаика, воспроизводившая вооруженных стальными орудиями убийства гигантов и покрывавшая стены циклопического холла, вызывала в ней чувство не просто культурной отчужденности, но элементарной физиологической подавленности, которое, к тому же, многократно усиливалось гнетущим полем кишащих в этом антигуманном пространстве измятых и оборванных толп с брутальными тураническими фейсами, волочащими повсюду за собой непонятного предназначения бесформенные баулы, явно набитые неким страшным нечеловеческим содержимым.
На вокзале действительно стоял чудовищный смрад, повсеместно лежали воняющие пьяницы, и нищие всех мастей, словно выходцы из нижних слоев гуманоидного ада, смотрели на вас неопределенно-вопросительными взглядами, отражавшими пустоту всех социальных иллюзий человечества. Подход к кассам был запружен очередями, концы которых терялись в общем столпотворении.
— Ну что, Викки, не хочешь ли кратко осмотреть в оставшееся время центр столицы империи Зла?
Но это для нее уже однозначно было too much. Может быть, мороженого? Викки вообще боялась прикасаться ко всему окружающему, а эскимо из привокзального киоска, наверное, представлялось ей чем-то вроде демонической облатки с цианидом вместо фруктового наполнителя.
— Нет, нет, — она категорически замахала руками, — no way!
Ну что ж, no way так no way, а я вот приму порцию! Мы, йоги, к этому делу привычные. Недаром наш патрон, великий Шива, прославился тем, что выпил приготовленный асурами для уничтожения целого мира яд калакута — и ничего! Только шея посинела. Слава Богу, состав уже стоял на перроне. Вскоре началась посадка. Мы забрались в наше купе, а когда поезд наконец-таки тронулся, лицо Виктории приняло утомленно-расслабленное выражение и ее рубануло в глубокую несознанку — видимо, перерабатывать травматические впечатления краткого, но исключительно интенсивного московского дня.
Новый мировой порядок. Следующий сюрреалистический шок был получен, как и следовало ожидать, в Волгограде. Прежде всего, шокировала, безусловно, Родина-мать, медленно встававшая из-за горизонта, подобно Родосскому колоссу.
— Что это? — спросила пораженная Виктория.
— Это владычица туранских степей, возносящая меч Евразии. Типа вашей Свободы, только в нашем понимании.
К счастью, на этот раз тотального подавления американской психики не произошло, и девушка согласилась-таки выйти на станцию за мороженым. Мы сошли на перрон, и тут Викторию вдруг пробило на безумный стеб. В чем дело? Оказалось, ее наблюдательному глазу художника открылась картина, на которую я сам никогда бы не обратил внимания: все находившиеся на перроне люди, практически поголовно — а толпа была приличная — держали в руках мороженое в вафельных стаканчиках. Это действительно был полный приход! Мы тоже взяли по стаканчику, вписавшись в общий культурный рельеф. Но ненадолго.
В двух шагах от лотка с мороженным неожиданно обнаружилось окошко, из которого торговали банками американского пива. Виктория, увидев эти банки, прямо замлела. Ведь они давали ей возможность причаститься к химии далекой Родины и восстановить таким образом духовный потенциал, столь необходимый при длительном путешествии в глубины чужого континента. Американское пиво под Сталинградом стало для меня первым знаком наступающего нового мирового порядка, двери которому открыла перестройка.
Первые ласточки. Вечером мы решили сходить в вагон-ресторан поесть. Пыхнули. Заходим. Ресторан почти пуст. Сели, ждем официанта. Тот подходит, слышит английскую речь, интересуется who is who. Узнав, что Виктория американка, половой сначала опешил, а потом резко активировался и побежал включать видак, висевший над входом. Пошла запись MTV с Джеймсом Брауном. Ну прямо как в Америке! За окном — полупустыни Аризоны с заходящим за ровный горизонт красным солнцем. В вагоне — черноусые мексиканцы. Порции выглядели тоже по-американски: предложенные нам дозы были как минимум вдвое больше обычной нормы. По такому случаю — и коньяк святое дело! Вот так едем мы, едем, смотрим MTV, и тут я краем глаза замечаю что-то странное, вроде как публики в ресторане откуда-то неожиданно поднабралась. Отрываю взгляд от экрана — и точно: все столики, как один, заняты молодыми таджиками в серой униформе железнодорожников, которые в упор пялятся на мою спутницу. В целом, наверное, их было более трех десятков. И они все прибывали! И вот уже над головами сидящих зрителей медленно формируется второй ряд — стоящих. Я толкаю Викторию в бок: мол, посмотри, что вокруг делается! Она оглянулась и просто впала в шок. А парни в сером все разом заулыбались и задвигались. Подозреваю, они видели живую американку, да и вообще, наверное, живого иностранца, первый раз в жизни. Зато, наверняка, не в последний. Ведь мы с Викки были просто первыми ласточками нового мирового порядка.