Тропою риска

Фрэнсис Дик

Жизнь с Джиком была похожа на спуск на санках с горы: небезопасно, но захватывающе. Два последних года в колледже у нас была общая квартира-мастерская, и мы по очереди выставляли оттуда друг друга, когда встречались с девчонками. Если бы не талант, его бы выгнали из колледжа, потому что летом он прогуливал целые недели из-за своего другого увлечения - плавания на яхте.

В более поздние годы я несколько раз выходил с ним в открытое море, и думаю, что в некоторых случаях он подвергал себя и меня большей опасности, чем надо, но это являлось великолепной разрядкой

после работы. Он был настоящим моряком - умелым, сильным и проворным. Мне было очень жаль, когда Джик как-то сказал, что отправляется в одиночное кругосветное путешествие. В последний вечер его пребывания на берегу мы устроили шумное прощание, а на следующий день, когда Джика уже не было, я уведомил хозяина дома, что намерен переехать.

Он встретил меня на машине, и, как выяснилось, на своей собственной. Синий спортивный автомобиль британской модели. И внутри и снаружи все свидетельствовало о его старомодной претенциозности, выдержанной в мрачных тонах.

–  И много таких здесь?
– спросил я удивленно, укладывая чемодан и сумку на заднее сиденье.
– С тех пор как его произвели на свет, прошло немало лег.

Он криво усмехнулся:

–  Мало. Они теперь непопулярны, потому что пьют бензин, как воду… - Двигатель ожил, соглашаясь с ним, сразу заработали «дворники» из-за начавшегося ливня.
– Ну, добро пожаловать в солнечную Австралию. Все время дождь да дождь. Именно поэтому в Манчестере сияет солнце…

–  Но тебе здесь нравится?

–  Да, дружище. Сидней - это как регби: стремительность, натиск и немного грации.

–  А как идут твои дела?

–  В Австралии тысячи художников. Ведь здесь процветает строительство коттеджей. Конкуренция чудовищная.
– Он искоса поглядел на меня.

–  Я приехал сюда не за славой и не за деньгами.

–  Но я нюхом чую, что приехал ты неспроста.

–  Как ты посмотришь на то, чтобы напрячь свою мускульную силу?

–  К твоим мозгам? Как когда-то?

–  То были просто развлечения…

–  Ого! А тут есть риск?

–  Да. По состоянию на сегодня - поджог и убийство.

–  Боже!
– Его брови поползли вверх.

Автомобиль стремительно мчался к центру города. Как стебли бобов вздымались небоскребы.

–  Я живу в противоположном конце. В пригороде, как это ни банально. Как ты меня находишь?

–  Ты весь так и светишься, - сказал я, улыбаясь.

–  Это так! Впервые в жизни я счастлив, по-настоящему счастлив. Полагаю, ты скоро сам в этом убедишься.

Машина выбралась на скоростную автостраду, которая вела к мосту.

–  Если ты поглядишь направо, - сказал Джик, - то увидишь триумф воображения над экономичностью. Пусть живет безумство, потому что только оно способно привести куда-то.

Я посмотрел. Это был Оперный театр, намек на него, серый и смутный от дождя.

–  Днем он мертвый. Ночная птица…

Над нами взметнулась мостовая арка, стальное кружево, просто фантастика.

–  Это единственный ровный отрезок дороги, ведущей в Сидней, - сообщил Джик.

Миновав мост, мы снова поехали в гору.

Слева

мое внимание привлекло необычное огромное здание красного цвета. Вдоль каждой из его стен - правильные ряды широких прямоугольников окон с закругленными углами.

–  Очертания двадцать первого века, - прокомментировал Джик.
– Воображение и смелость!

–  А где же твой пессимизм?

–  Когда садится солнце, все окна вспыхивают золотом… - Блистательное чудовище осталось позади.
– Здание управления водным хозяйством, - едко сказал он.
– Их начальник ставит свое судно рядом с моим.

За городом дорога пошла вниз, сквозь тесные шеренги двухэтажных домиков, крыши которых составили большой ковер в красную клетку.

–  Есть одна закавыка, - вдруг вздохнул он.
– Три недели назад я женился…

«Закавыка» жила с ним на судне, пришвартованном вместе с колонией таких же судов возле мола, который он называл «Стрелка». Только теперь до меня дошло, почему, по крайней мере на время, мировая скорбь куда-то отступила.

Она не была невзрачной, но и красавицей не назовешь. Продолговатое лицо, недурная фигура и одежда практичного покроя. Нет того своеобразия, той непосредственной живости мотылька, которые были у Регины. В свою очередь меня критично обследовали карие глаза, в их взгляде светился ум, что сразу произвело на меня впечатление.

–  Знакомься, Тодд, это Сара, - отрекомендовал он.
– Сара, познакомься с Тоддом.

Мы поздоровались. Она спросила, как я долетел, и я ответил, что хорошо. Но было видно, что ее больше бы устроило, если бы я остался дома.

Кеч Джика - суденышко длиной в тридцать футов, на котором он приплыл из Англии, - походил на гибрид мастерской художника с мелочной лавкой. В глаза бросались занавесочки, подушечки и какие-то цветущие растения. Джик откупорил шампанское и разлил по бокалам.

–  Ей-богу, - сказал он, - мне чертовски приятно видеть тебя здесь.

Сара вежливо присоединилась к тосту за мой приезд, но я не был убежден, что ей тоже чертовски приятно. Я извинился, что нарушил их медовый месяц.

–  Да черт с ним!
– лихо возразил Джик.
– Чрезмерное домашнее согласие весьма расслабляюще влияет на душу человека.

–  Все зависит от того, - уточнила Сара, - что тебе нужно для дальнейшей жизни - любовь или одиночество.

Когда-то Джик однозначно предпочитал одиночество, но времена меняются. Меня интересовало, что он рисовал в последнее время, но, осмотревшись, я не нашел и следа его творчества.

–  Я теперь на седьмом небе, - заявил он.
– Запросто мог бы залезть на Эверест и постоять на руках на его вершине.

–  Не нужно Эвереста, хватит камбуза, - вернула его на землю Сара, - если ты не забыл привезти раков!

Когда мы жили вместе, Джик всегда занимался стряпней, и, похоже, ситуация не изменилась. Именно он, а не жена быстро и умело пооткрывал жестянки с раками, сдобрил их сыром и горчицей и пристроил на рашпере. Именно он промыл листья свежего салата и разложил гренки, намазанные маслом.