Тропою сна

Скубицкая Ольга Николаевна

Девушка соскочила с кровати и, включая во всех комнат свет, обыскала каждый угол. Мальчика нигде не было, надежда на то, что он вернулся, увяла как иссушенный солнцем росток. Но детский голос звенел в тишине ночи, кочуя за девушкой из комнаты в комнату, отражаясь от стен. Эля потеряла счет времени и все ходила и ходила кругами по пустой квартире в состоянии прострации. То ей казалось, что голос раздается со стороны кухни, и она спешила туда, то чудилось, что Эмиль, как и прежде, лежит в своей кроватке и зовет маму, и тогда она бежала в детскую, а потом все начиналось по-новому. Она не

могла остановиться, казалось, что стоит хоть на миг перестать искать, и голос, единственное, что ей осталось, исчезнет безвозвратно.

Бесполезные гонки прервал Лем, который, все же проснулся, не смотря на то, что обычно спал очень крепко, что в общем то неудивительно, взволнованная девушка вбежала на балкон и случайно, врезалась в кокон гамака.

– Ты что?
– вцепился в Элю мертвой хваткой молодой человек. Со сна ему вдруг почудилось, что перегнувшаяся через балкон подруга, хочет прыгнуть вниз.

– А? Я?
– не сразу очнулась Эля.
– Я слышу его, он где-то здесь.

– Погоди, объясни подробно.
– Отчаянно зевающий Лем, ухватил Элю за край пижамы, и, не удержавшись на ногах, она шлепнулась на пол, голос мальчика тут же пропал. Коленкой девушка ударилась не сильно, но зато вернулась в более или менее адекватное состояние. Парень вывалился из гамака и помог ей подняться.

– Извини. Больно?

– Я только что его слышала.
– Девушка смотрела на Лема широко распахнутыми встревоженными глазами.

– Где?

Эля чуть помедлила, оглядывая балкон растерянным взглядом.

– Да везде. В комнате, в спальне, в детской, в кухне... и здесь тоже. Лем ему плохо, он плачет, зовет меня. И я что-то видела, что-то не понятное.

Многозначительное молчание друга, говорила лучше всяких слов, и Эля тут же добавила:

– Это не я, правда не я, - дрожащий голос сорвался на плач, а Лем убедился, что запасы женских слез воистину неиссякаемы.

– Они не мои, не мои, - сквозь рыдания бормотала девушка, пока Лем вел ее в комнату.

– Теперь рассказывай все толком, - сказал молодой человек, усадив ее на кровать.

– Лем, я знаю какая я, но это были не мои фантазии. Я слышала голос Эмиля, как тогда, помнишь, когда он спал в детской? А еще я видела очертания каких-то теней в комнатах, они были похожи на облака или сгустки дыма.
– Плечи девушки затряслись, и она зарыдала с новой силой.

– Шшш... Спокойно. Я тебе верю. Ты же знаешь, я всегда тебе верю, чтобы не произошло.

Лем положил голову девушки себе на плече и стал гладить, как маленького ребенка.

– Ну пожалуйста успокойся, потерпи до завтра. Еще немного и мы отправимся к человеку, который сможет отыскать Эмиля. То что, ты его слышишь, говорит в пользу третьей теории, а значит, мы можем его найти.
– Потихоньку судорожные всхлипы прекратились, и девушка задышала ровно.

– Расскажи мне о ней, - вдруг ни с того ни с сего попросила Эля, не отрывая головы от его плеча.

– Откуда ты знаешь?
– удивился Лем, впрочем, не слишком сильно, Эля редко бывала предсказуемой.

– Ее запах время от времени вьется вокруг тебя уже несколько месяцев, словно ты пытаешься в него завернуться и не можешь удержать.
–

Лем только вздохнул, Эля иногда догадывалась о таких вещах, о которых никто в мире бы догадаться не смог, и те методы, которыми она при этом пользовалась вместо обостренного обоняния больше походили на шаманство. Он не хотел ни с кем говорить на эту тему, но Элю нужно было отвлечь хотя бы до утра, и молодой человек сдался.

– Она чужая.
– Девушка чуть отстранилась и заглянула в его глаза, весь ее вид говорил о том, что она готова слушать, что потребуется и сколько потребуется.

– Она ни на кого не похожа, словно гостья из другого времени, времени пышных балов и гордых холодных высокомерных барышень. И знаешь, я ее уже раньше встречал, кажется в институте, точнее не припомню. Но то ощущение от ее взгляда, вспомнилось как-то сразу. Она смотрит так, будто знает обо мне какую-то тайну, то, что никому не доступно, то чего даже я сам о себе рассказать не смогу.

Лем говорил медленно, обдумывая каждое слово, и оказалось, что говорит он не столько для Эли, сколько для себя, впервые, облекая в слова - отпуская на волю те мысли, что вот уже некоторое время не давали покоя. После бурной истерики Эля чувствовала апатию, но, находясь в каком-то полусонном состоянии, отпущенное Лемом, освобождала повторно, по-своему.

– В ней есть легкая неуверенность, которую она старается скрыть всеми возможными способами, и это удается - никто не замечает, только я все вижу...

Перед внутренним взором Эли замаячили сначала глаза серо-голубые и будто бы плоские словно пуговицы, пришитые к телу, но не оттого что за ними ничего не было, а оттого, что их глубины тщательно охранялись хозяйкой.

– ... И еще обида, детская, переросшая в ненависть, и может быть от этого ставшая такой страшной...

Тонкие губы плотно сжаты, словно от боли, и выдают улыбку только в случае крайней необходимости - решил конструктор Элиной фантазии.
– Прямой нос и белая кожа достались от далеких предков с примесью "голубой" крови.

– ... она словной пограничная застава на пути к той жизни, которую я никогда не проживу, потому что она меня в нее не пустит. И может, хотела бы впустить, но ни при каких обстоятельствах этого не сделает.

Отпущенное на волю воображение девушки, дорисовало, упавшие на узкие плечи вьющиеся пепельные волосы, в которых солнце зажигало едва заметную рыжинку, казалось, они оттягивают голову назад своей непомерной массой, и их обладательница все время борется с собой, стараясь держать шею и спину прямыми.

– ... как стеклянный шарик с падающими в сердцевине снежинками, внутри нее свирепствуют метели, и хочется там среди них отыскать искорку живого тепла, если оно там еще осталось.

Очертания стройной фигуры выступили из небытия, словно только того и ждали, добавляя образу законченности, и Эля несколько удивилась, ее другу никогда раньше не нравились такие девушки. Слишком много никому не нужных тайн, чересчур наигранной злости, и явный излишек хорошо завуалированной ядовитости.

Позже Эля склонилась к подушке, засыпая, а незнакомка, одетая в строгий деловой костюм, что-то говорила Лему взглядом, не произнося ни слова.