Тропою снов

Чернышева Наталья Сергеевна

— Отвечай, дрянь! — гневно крикнул аль-воин, сжимая кулаки.

— Не кричи, — сказала я ему. — Не в своем доме стоишь.

— А ты не вмешивайся, змеиное отродье! — рявкнул он на меня. — С тобой еще отдельный разговор будет!

Меня вновь облило едким жаром настоящего чувства, даже ладони вспотели. Я шагнула вперед. Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть аль-воину в лицо, но я не заметила. А хотелось мне одного: чтобы он убрался отсюда и как можно скорее.

— Поди вон, — еле сдерживаясь, велела я.

Он отвел взгляд. Наука Верховного. Тот, правда,

без голоса, одним взглядом, управляется. Со временем и я так смогу. Я чувствовала.

Аль-воин плюнул с досады и ушел. Правильно. Себе дороже со мной связываться. Не знаю, что бы я сделала, если б он не подчинился. Вытолкать за двери уж точно сумела бы. Не помогло бы ему все его воинское мастерство! Я знала.

За спиной раздались редкие хлопки. Я обернулась. Матахри хлопала в ладоши, радуясь, как ребенок.

— Браво, девочка, — дружелюбно сказала она. — У тебя неплохо получилось.

— Нашла чем им ответить, и хорошо, — сказала я, растирая ладони. — Они бы не пощадили…

— А тебе разве не хочется узнать имя моего сына? — язвительно спросила она.

Я промолчала. Если б она хотела, то так и сказала бы: вот, мол, мой сын такой-то. А так… Не хочет рассказывать, ну и пускай. Больно мне оно надо, чужие тайны выпытывать.

— Ты права, — помолчав, согласилась Матахри. — Не хочу я ничего рассказывать…

Ей снова было нехорошо. Глаза блестели, щеки раскраснелись, начался озноб

Кажется, я начала понимать, о чем говорила вчера дорей-целительница. Вот взять главу Накеормая, Юлеремму. Она — аль-септанна. Но много ли в ее душе Света? Свет не отвечает подлостью на подлость. А именно подлость она и хотела совершить. Причем не просто совершить, а подвести под нее закон, и тем самым оправдать себя. Мол, я ни при чем, таков закон, что тут поделаешь. А уж аль-мастер Амельсу… Тоже мне, воин Света! Ни одного артефакта я ему больше не сделаю, хоть он у меня в ногах изваляйся. Пусть ему Баирну мечи заряжает… если этому Амельсу хватит духу к самому Верховному с такой мелкой просьбой обратиться.

Вечером пришла Кемма, лечить больную уколами. Осмотрела ожоги, обругала пленницу от души да такими все словами, каких я отроду никогда не слышала. Наверное, это было наречие Черностепья. Пленница молчала, терпела все процедуры. Как она только переносит такую боль? Я на ее месте давно бы уже валялась без памяти… И тут я заметила: Матахри и впрямь была без сознания. Да. Любому терпению есть предел…

— Теперь ты, — велела мне Кемма, набирая в цилиндрик жидкость из тюбика.

— Чего — я? — не поняла я.

— Ты же не хочешь валяться в лихорадке рядом с нею? Подставляй задницу! Для профилактики…

Валяться в лихорадке я не хотела. Пришлось терпеть. Укол и впрямь оказался болезненным, я едва сдержалась, чтобы не завопить во все горло.

— Молодец… — похвалила меня Кемма.

Через три дня жар перестал донимать пленницу, и кашель стал слабее. Но силы не спешили к ней возвращаться. Ее шатало при каждом шаге, приходилось цепляться за стены, чтобы не падать. Не иначе, браслеты пили из нее жизненные соки, оставляя лишь самую чуточку, только чтобы выжить. Но

тогда напрасно мы с Кеммой спасали ее. Долго в этих оковах Матахри не протянет…

А снять их, наверное, даже сам Баирну не сможет. Одно дело создать мощный артефакт предельной Силы, совсем другое — с ним справиться.

Матахри обречена на посмертные муки.

И она сама это понимала прекрасно.

— Все, — сказала она однажды с усмешкой, с трудом доковыляв до кухни, где я грела шерт для нас обоих. — Отбегала я свое на воле. Сижу вот теперь на привязи, как цепная собака…

— Зачем зло творила? — спросила я хмуро. — Сама и виновата!

Она только усмехнулась.

— Добро, зло… как у тебя все просто…

— А что тут сложного? — пожимаю плечами. — Есть подлость, есть доблесть. Разные вещи!

— Умница, — похвалила меня Матахри, а затем неторопливо добавила:- я когда-то думала точно так же… Это было очень давно, но я еще помню.

Я молча слушала. Матахри охотно разговаривала со мной. Ее интересно было слушать. И как-то забывалось о том, что она, вообще говоря, враг. Пленный враг, приговоренный к смерти…

— Видишь ли, — неторопливо рассуждала Матахри дальше, — если дорей-маг ведет себя подло, совершает бесчестные поступки, предает, то он может достаточно быстро накопить очень большой запас Силы. Гораздо быстрее, чем если бы пользовался ралинзом.

— Так что же, — говорю, — чтобы стать магом Тьмы необходимо для начала стать негодяем? А как же накеормайские дорей-нданны? Вот Кемма, к примеру. Не похоже, чтоб она сволочью была!

— Не-ет, девочка, не так все просто… Негодяйство для нас, детей Тьмы, есть самый простой, самый легкий путь. Легкий, и от того очень соблазнительный. Особенно для юных, неокрепших умов. Проще совершить маленькую подлость, чем накапливать Силу честным трудом. И утешать хромую совесть: мол, это только один раз, только сейчас и впредь я больше не буду, не буду. Но маленькие подлости, постепенно накапливаясь, неизбежно меняют душу. Вскоре такой человек впадает в дурную зависимость от собственных плохих поступков. Как любитель дайсоршта не в состоянии и дня прожить без своей отравы, так и дорей-маг перестает накапливать Силу иначе, кроме как совершая по-настоящему черные дела, одно другого страшнее. Он уже не сможет остановиться, даже если сильно того захочет. Со временем Тьма выест ему всю душу до самого дна. И вот это страшно, по-настоящему страшно, девочка. Громадная магическая сила при пустой душе способна натворить немало бед.

Я молчала. Не про себя ли она говорила? Что-то непохоже. Вот сидит, разговаривает со мной, и по речам не скажешь, что в душе у нее пустота. Я вздрогнула. А я чем лучше? Почти год я заново училась чувствовать, и не слишком в том преуспела. Что может быть страшнее сердечной пустоты? Когда тебе остается только память о чувствах, но не сами чувства?

Может быть, именно поэтому я помогаю ей? От того, что мы обе одинаковые. Одинаково увечные?

— А Свет? — спросила я. — Если совершать добрые и бескорыстные дела, Сила Света будет увеличиваться?