Троянская тайна
Шрифт:
– Да все ништяк, – лениво ответил Бура, дымя сигаретой и разглядывая прищуренными глазами реку с немногочисленными по случаю рабочего дня купальщиками. – Тихо все, понял? Так что торчать нам тут больше незачем. Сейчас в город поедем. Окунемся вот только на дорожку и двинем. Рад?
– Ну а то, – сказал Игорь, толком не зная, рад он или, наоборот, слегка напуган. Уж очень все это было неожиданно и, главное, непонятно – то одно, то другое... – В городе дел куча, – добавил он, ввинчивая в песок недокуренную сигарету, – а мы тут прохлаждаемся. Я думал, корни пущу на этом трахнутом пляже.
– Не успеешь, братан, – засмеялся Бура, поднимаясь на ноги и стряхивая с живота налипший песок. – Даже
– Меньше народа – больше кислорода, – заметил Игорь Чебышев и тоже встал.
– Правильно мыслишь, – согласился Бура и коротким, точным щелчком указательного пальца послал окурок в ближайшие кусты. – Хотя мне кислород по барабану. Меня, знаешь, как-то больше бабки интересуют.
– Про это я и говорю, – сказал Игорь.
– Ну, айда, искупнемся, – сказал Бура, – а то у меня сейчас мозги закипят.
"Что у тебя закипит?" – хотел спросить Игорь, но, естественно, промолчал.
Бура уже был у кромки воды.
– Айда! – крикнул он Игорю и, коротко разбежавшись, ухнул в реку головой вперед, взметнув фонтан брызг.
Пока Игорь шел к воде по горячему песку, Бура очутился уже на середине реки.
– Давай сюда! – закричал он, отфыркиваясь и мотая головой. – Водичка – класс, парное молоко!
Игорь Чебышев осторожно пощупал ногой воду, которая действительно была теплой, как парное молоко, вошел в реку по пояс, поплескал себе на живот и подмышки, а потом без всплеска погрузился и по-собачьи поплыл туда, где шумно бултыхался, ухая и крякая на всю реку, неугомонный Бура.
– Действительно, занятно, – задумчиво произнес Виктор Назаров, переварив только что сделанное Федором Филипповичем сообщение о найденном в теле Гальцева обломке иглы. – Инфарктный газ?
– Ну, не газ, разумеется, – рассеянно жуя веточку петрушки, возразил Потапчук. – Все-таки, согласитесь, шприцем вводят жидкость... Но по сути вы, конечно, правы. Я полагаю, ему сделали инъекцию, которая в кругах профессионалов именуется "боевым уколом".
За столом опять воцарилось молчание. Потапчук жевал петрушку, вряд ли чувствуя ее вкус; возможно, он даже не осознавал, что вообще что-то жует. Сиверов курил, и по его лицу, наполовину скрытому темными очками, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Виктор массировал двумя пальцами переносицу, как делал всегда, столкнувшись с проблемой, которую нельзя было решить с ходу, одним махом, посредством телефонного звонка или росчерком пера в чековой книжке.
Ирина смотрела на мужчин, силясь понять, что происходит, откуда взялось неожиданно переполнившее ее ощущение тревоги и какой-то нереальности происходящего. Ей казалось, что за столом разыгрывается какой-то кощунственный фарс; дело было, разумеется, вовсе не в испорченном дне рождения, а в том, каким способом упомянутый день рождения был испорчен. Выдавленный прыщик... Может быть, Федор Филиппович и не уловил прозвучавшей в этом предположении насмешки, потому что Виктор умел маскировать иронию, как никто. Но Ирина знала его слишком хорошо, чтобы пропустить колкость мимо ушей; это была именно колкость, и колкость абсолютно неуместная, даже неприличная, как преподнесенный с милой улыбкой кусок собачьего дерьма, упакованный в красивую, перевязанную шелковой лентой коробку.
Возможно, причиной всему послужила обыкновенная ревность. Казалось бы, такой человек, как Виктор, давно должен был освободиться от этого атавизма; во всяком случае, до сегодняшнего дня он не проявлял тенденции ревновать свою женщину к каждому столбу. А может, она этого просто не замечала? Или Виктор своим мужским чутьем
Почему именно в Глебе? Ну, не в Федоре Филипповиче же! Хотя... Что с того, что он пожилой? Человек он в высшей степени располагающий, приятный, да и генерал. К тому же генерал ФСБ, а не каких-нибудь там танковых войск. Захочет отбить у Виктора Ирину – запросто пришьет ему какое-нибудь дело, тем более что сажать олигархов нынче модно. Или просто организует несчастный случай, ему это раз плюнуть. Только моргнет своему Глебу Петровичу – и дело, можно сказать, в шляпе...
"Что за бред, – подумала она едва ли не с отчаянием. – О чем я только думаю? Хватит, хватит молоть чепуху, давай-ка лучше думать о деле!"
Впрочем, совместить возникшее за столом странное, незаметное постороннему глазу, но явное напряжение с делом, о котором шла речь, никак не получалось. Ирина так и этак сопоставляла в уме похищение картины и скрытую неприязнь, которой Виктор вдруг проникся к генералу Потапчуку, как две детали незнакомого, диковинного механизма, о котором известно только то, что он должен каким-то образом работать. Она приставляла эти детали друг к другу разными сторонами, но пазы никак не желали совпадать с выступами, а винты не входили в отверстия. А если вдруг части этого диковинного устройства ненароком сцеплялись и вступали друг с другом в некое подобие взаимодействия, общие очертания получившегося механизма смахивали на адскую машину, способную разнести жизнь Ирины Андроновой вдребезги за считаные доли секунды. Это было настолько пугающе и дико, что Ирина немедленно разрывала едва начавшую вырисовываться связь и принималась искать другой, не столь кошмарный способ совместить несовместимое.
Виктор, извинившись, встал из-за стола и отошел на несколько шагов, чтобы поговорить с кем-то по мобильному телефону. Ушел он совсем недалеко, так что именинница и ее гости могли слышать каждое произнесенное им слово.
– Это я, – сказал он, попыхивая сигаретой и рассеянно разглядывая качавшиеся у причала лодки. – Прибалтийский контракт еще у вас? Отлично. Надеюсь, с ним все в порядке? Ага, ясно... В таком случае подписывайте и отправляйте. Сегодня же, да. Чем скорее, тем лучше. И сразу же сообщите, как только придет подтверждение.
Пока Виктор говорил по телефону, охранник, который орудовал у мангала, принес и торжественно водрузил на стол очередную порцию шашлыка. Как только охранник ушел, вернулся Виктор. Он засовывал в карман мобильник и виновато улыбался, прижимая к сердцу свободную руку.
– Бога ради, простите, – сказал он, усаживаясь за стол, – дела никак не отпускают... О, шашлычок! Под это дело надо бы выпить.
Возражений не поступило, хотя Ирина заметила, что Глеб Сиверов на мгновение повернул в сторону генерала Потапчука свои темные очки, как будто ожидал, что тот откажется от вредного для его здоровья угощения. Федор Филиппович, однако, не отказался, а, напротив, с готовностью подвинул ближе к Виктору свой бокал, которым заменил рюмку перед тем, как произнести тост. Тост... Тост был, бесспорно, хорош, но вот то, что милейший Федор Филиппович сказал после... Это, черт подери, не могло быть случайностью. Похоже, господин генерал старательно усыпил бдительность аудитории, настроил всех на благодушный, веселый лад, а потом поднес свой поганый сюрпризец – нате, ешьте! Будто бомбу под столом взорвал. А зачем? Это что, генералы так шутят? Да нет, на Потапчука непохоже. И сморозить такую бестактность случайно он тоже не мог. Сказано это было специально, в точно рассчитанный момент, но чего он, черт возьми, добивался, чего хотел? Шокировать Ирину? Что ж, это ему удалось...