Тройная игра афериста
Шрифт:
По дороге к метро Калитин воровато посмотрел по сторонам и всадил похотливому Момоту железный локоть в бочину. Олег Панфилович охнул, согнулся, постоял минуту, хватая воздух перекошенным ртом, выпрямился и, скособочась, безмолвно пошел рядом. Калитин удовлетворенно улыбнулся, закурил. Он не испытывал к Момоту той ненависти, которая полосанула его по сердцу в разговоре с майором. Эта тварь носила такие же погоны и в представлении населения олицетворяла закон и порядок. Стоит ли удивляться, что эпитет "поганый" накрепко пристал в последние годы к слову милиционер. Из-за таких подонков оперативники избегали носить форму.
В гостиничном коридоре
– Тебе что, баб не хватает? Или у тебя на них не стоит?
– На баб не стоит, - мужественно ответил, вдруг, майор, чем несказанно удивил Александра Александровича. Калитин впервые посмотрел на педофилию с медицинской точки зрения, а не с точки зрения закона.
"А действительно, - подумал он, вот гомики, они же тоже с бабами не могут. И сажали их раньше по-черному, а теперь не сажают. Вреда то от них нет, если они, конечно, к пацанам не пристают. Может и у этих одна проблема, не могут с нормальными бабами, подавай им малолетку. Лечит их можно, хоть, или нет? Надо бы узнать."
Оперативник сочувственно взглянул на Момота и ободряюще потрепал его по плечу:
– Ладно, не дуйся. Я тебе не со зла врезал. Ты тоже хорош, понимать надо, где находишься и зачем. Давай, дуй в свой номер и не болтайся больше по городу без разрешения.
Вернувшись в номер Калитин попытался вспомнить были ли у него моменты влечения к несовершеннолетним. Вспомнилась пятнадцатилетняя, к которой он бегал в самоволки на втором году службы. Но малолеткой эту девицу считать было трудно. Не по годам развитая, с грудями четвертого размера и ляжками толщиной с телеграфный стол, она трахалась лет с одинадцати, что не удивительно для деревенских девчонок, живущих в центре военного округа, где солдат больше, чем мух.
Смешливый Калитин вспомнил почти анекдотичный случай, происшедший на его глазах в окружной аптеке. Он получал в этой аптеке по поручению старшины медикаменты для санчасти. Аптека, как обычно среди дня, пустовала. Зашел какой-то, явно командировочный, штатский и долго крутился возле прилавка, всматриваясь в лекарства. Всматриваться там особенно было не во что: ассортимент в провинциальной аптеке в те совдеповские годы был небогатый. Так что продавщицы и сержант Калитин прекрасно поняли тактику застенчивого штатского и наблюдали за ним с интересом.
Наконец шпак решился, подошел к кассе, выбил 28 копеек и шепотом попросил и продавца:
– Мне четыре презерватива, пожалуйста?
– Вы не в тот отдел пробили, - ответила продавщица, - вам надо в отдел готовых форм, а вы пробили в рецептурный.
И крикнула на весь зал:
– Катя, перебей гражданину, который гондончики выбивал, на мой отдел.
Красный, как мак, гражданин вернулся к кассе, получил новый чек, вернулся к прилавку, неловко запихал в карман пиджака четыре пакетика по семь копеек (это ж надо, какое время хорошее было - по семь! копеек) и побрел к выходу, забыв портфель на прилавке.
Горластая Катя не поленилась выбежать за ним на улицу и зычно позвала:
– Гражданин, который гондончики покупал, вы портфель забыли.
Бедный штатский посмотрел по сторонам и гаркнул:
–
С этой Катей сержант Калитин потом подружился, и они долго и стрстно любили друг другу на берегу быстрой речушки за кустами шиповника. И Калитина тогда ужалил шмель в правую ягодицу, это было очень больно, он едва сдержал крик, но превозмог себя и начатое дело кончил, как и положено мужчине. А Катя думала, что он от страсти закусил себе губу до крови и шептала: "Ты меня кусай, миленький, не жалей, кусай, куса-а-ай".
...Григорий вошел необычно резко. Калитин взглянул на него и не узнал. Суховатая сдержанность исчезла, будто ее смыли с лица Григория влажной тряпкой.
– Коньяк есть?
– отрывисто спросил Георгий, присаживаясь на подлокотник кресла.
Калитин налил в стакан немного коньяка, посмотрел на Григория, налил еще. Стакан был принят и опорожнен в полной тишине. Григорий пошарил глазами по столику, перевел взгляд на Калитина:
– Александрович, дай-ка закурить.
Калитин знал, что Григорий не курит. Он и сам из-за этого в машине старался курить пореже, а когда курил, всегда открывал ветровое стекло и выдувал дым на улицу. Он без вопросов достал, зажигалку, сигареты, закурил сам, дал прикурить напарнику. Курили молча.
Наконец Григорий брезгливо смял окурок в пепельнице, спросил:
– Ты уверен, что все собрал по нашему фигуранту.
Они все это время были на вы, но Калитин умел не реагировать на подобные обращения. Он знал, как сильны в человеке чувства, как бесконтрольны эти чувства порой. Лично он разряжал стресс смехом. Другие меняли фигуру речи - это было естественно. К тому же переход на ты свидетельствовал только о доверительности разговора, а не о фамильярности.
– Тут особенно и собирать было нечего, - сказал Калитин.
– Биография у него с 17 лет в наших документах протоколируется, с первой судимости. Родители врачи были, рос в в Иркутске, таежник неплохой, с 14 лет белковал, на соболя ходил, на изюбря. У нас в Сибири люди с малолетства к охоте привычные. Так он, как без отца остался, так и примкнул к кержакам на промысле. Материн помощник. Ну, первый срок за браконьерство и получил. Оружие у него еще изъяли, браунинг бельгийский. Так себе - игрушка. Калибр шесть тридцать пять, перламутровые щечки - дамская забава. Какая уж тут особенная у него биография может быть. Я сам его последний раз брал по 147 статье. Он давно уже другими статьями не грешит, только мошенничество.
Калитин выдохся, спросил обиженно:
– Да ты скажи, что случилось то? На тебе, глянь, лица нет, Григорий.
– Да нет, ничего, - Григорий провел ладонью по лицу, будто стирая растерянность, - к нам с тобой никаких особых претензий. Только ушел наш Адвокат. Слинял, как будто и в самом Зверь. Какой он там Зверь, Мертвый, что ли? Ну и кликуха!
Григорий налил себе еще полстакана коньяка, выпил, поморщился и, уже более спокойно, рассказал Калитину, что Верт исчез, оставив после себя труп очень серьезного человека, одного из прямых и доверенных помощников шефа, что три боевика наружного наблюдения найдены в машине мертвыми а это совсем загадочно, так как ребята были опытные и Верта даже близко к автомобилю подпустить не могли, что шеф в бешенстве и Григорий впервые за пять лет работы видел его выведенном из себя...