Трудно быть хорошим
Шрифт:
— О Шейн, — говорила она чуть охрипшим голосом, схватив его за щеку, — ты такая прелесть!
Если бы Шейн не знал наверняка, поклялся бы, что она обкурилась; но он ни разу в доме не видел марихуаны. Они имели одну лишь вполне приличную вредную привычку: пили вино — бутылку или две каждый вечер, выпивал в основном Бентли. Потом сидели, раскрасневшиеся, болтали без умолку; становились сентиментальными, порой глаза их слезились. После обеда, если туман не был густым, надевали свитера, устраивались на веранде и шепотом обсуждали события дня, не замечая, что над головами
— Кровь жидковата, — скажет Бентли порой, чтобы его позлить. — Черт бы побрал эту худую кровь из Южной Калифорнии.
— У меня нормальная кровь, — возражал Шейн.
— Ничего подобного. Кровь привыкает к новому климату месяцев шесть.
Родственные связи были для Шейна еще одной загадкой. Иногда ему казалось, что он понимает Сюзанну лучше, чем Бентли, просто потому, что он ее сын. Даже когда они ссорились. Шейн всегда чувствовал настроение матери. Однажды вечером они, как обычно, сидели на веранде. Шейн заметил, что Сюзанна огорчена, не участвует в разговоре. Когда Бентли ушел в дом, он спросил ее, может, доктор сказал что-нибудь — она в очередной раз ездила днем к нему на прием. Было страшно спрашивать. А вдруг что-нибудь непоправимое? Незнание ведь тоже своего рода защита. Но она только задумчиво улыбнулась, похлопала его по руке и сказала:
— Ничего, пустяки. Доктор сказал, что нужна несложная операция — небольшое хирургическое вмешательство.
Она стала объяснять ему суть в медицинских терминах, что звучало странно: все равно что говорить о своем теле, как о паровозе, требующем ремонта. Шейн не стал слушать дальше, оборвав на полуслове.
— Я все понял, — сказал он, подражая смиренной печали Бентли в таких ситуациях, — женские проблемы.
Он обнял мать и хотел сказать еще что-нибудь ласковое, но вернулся Бентли со стаканами вина.
— Какая необыкновенная сегодня луна, — сказал он.
Экзамен назначили на четверг. Бентли решил, что Шейну нужно потренироваться, и разрешил уйти с работы пораньше. Шейн несколько раз мастерски заехал в амбар, поставил машину и пошел домой, надеясь, что Сюзанна приготовит ему что-нибудь поесть, но она уехала в город на йогу. Он жевал сосиску, когда зазвонил телефон. Говорил Даррен Грейди из Илка, городка южнее Мендосино. Голос у него был расстроенный. Заказал разговор на минуту. Сказал, что убежал из семинарии, сидит без денег. Шейн не верил ушам: куда девалось его благоразумие?!
— Не дрейфь, — посоветовал он, — все уладится.
Но Грейди рыдал.
— Я пробирался к тебе, но горный патруль согнал меня с дороги. Я пересидел в кустах, замерз, пошел опять и опять наткнулся на патруль. Пришлось идти в город. Шейн, меня преследуют! Помоги!
Шейн взглянул на кухонные часы. Прикинул, что успеет съездить в Илк и обратно до возвращения Бентли; сказал, чтобы Грейди сидел на месте. За двадцать минут дороги Шейн чуть не стал психом: каждая встречная машина
Грейди сидел, как и договорились, напротив ресторана на обочине и жевал бутерброд; подбородок измазал кетчупом, пил пиво из банки. Увидев Шейна, он помахал рукой и растянул рот в идиотской обезьяньей улыбке. Волосы, как и прежде, были длинные. Лишь его клетчатый костюм было не узнать: на коленках сверкали дырки, будто он долго ползал по бетону. Самоуверенности как не бывало. Стал какой-то нервный. К тому же без носков.
— Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, Шейн, — сказал Грейди, вставая. — Это твоя? — спросил восхищенно, трогая машину. — Слабовата.
Шейн посмотрел на бутерброд.
— Я думал, ты на мели, — сказал он.
— Ну да. Но я договорился с официанткой, вон там, — он повернул пыльное лицо в сторону ресторана, — и продал ей свою Библию.
— Она и пиво тебе дала за Библию?
— Нет, только бутерброд. А пиво я нашел.
Это показалось Шейну сомнительным.
— Где? — спросил он.
— Кто-то оставил в машине.
Грейди забрался в «крайслер», на мгновение притих, а потом пришел в себя и стал орать:
— Ты настоящий друг! — и высморкался в бумагу от бутерброда.
Грейди рассказал, что уже три дня скитается. В первую ночь подремал на станции Грейхаунд в Сан-Франциско, хотел сесть утром в автобус до Иньокерна. Но передумал, даже звонить родителям не стал, решив, что ссоры, с ними ему не избежать. Пошел на Павелл Стрит и позавтракал крабами и креветками в чудном местечке. Потом истратил двадцать два доллара на компьютерные игры и остался с одним долларом. Этот неприкосновенный доллар он берег на черный день в потайном отделении бумажника, сложив вчетверо. Вынимая его оттуда, он нашел клочок бумаги с адресом и телефоном Сюзанны.
— Ты понял? — спросил Грейди Шейна, который слушал невнимательно, потому что все время следил, не появились ли полицейские. — Это был знак!
— Ну а как с шаром? — спросил Шейн, глядя на дорогу.
— С каким шаром?
— Шар с Юма Бич. Являлся он тебе?
— Ни разу.
— Ну и чего же ты оттуда удрал?
Грейди пожал плечами. Его беспокойные пальцы ковыряли дырки на коленках.
— Трудно быть хорошим, — сказал он. Достал из карманов пиджака две банки пива, открыл их и сунул одну Шейну, так, что тот и отказаться не успел.
А потом Грейди рассказал, как добрался до Хэльдсбурга. Сказал, что в аду прохладнее, чем там. Вечером вышел на городскую площадь, всю в пальмах и цветах. Грейди снял ботинки с носками и засунул ноги в фонтан. Вода успокаивала, струясь между пальцами. Но на соседней скамейке сидели мексиканцы и косо поглядывали. Грейди испугался. Он знал, что это бессознательный страх, но ничего с собой поделать не мог. Собрался, сунул мокрые ноги в ботинки и быстро зашагал по узкой улице, которая привела на виноградник. Согнувшись калачом на теплой земле, Грейди проспал всю ночь под листьями. Яркое солнце разбудило его на рассвете. Носки исчезли.