Трудно быть хорошим
Шрифт:
Отец помогал нам готовить домашние задания. Математика и правописание были его любимыми предметами. Брат, который моложе меня на три года, занимался тем же, что и я. Отец натаскивал его по материалу шестого класса, в то время как он ходил только в третий.
— О’кей, — говорил отец. — Пусть по хорошо охраняемой дороге по направлению к берегу движется танк со скоростью сорок две мили в час. А грузовой корабль в открытом море движется со скоростью сорок две мили в час. Первое. Переведи скорость корабля в узлы. Ведь скорость корабля измеряется в узлах.
— А как быть с двумя поездами, которые едут в Чикаго? — спрашиваю я.
— Да это то же самое. Представь: один поезд идет тридцать, а другой — сорок две мили. Я всего лишь делаю задачку более увлекательной.
— Вовсе нет. Ты делаешь
Отец смеется.
— Бьюсь об заклад, твой брат знает, как решить задачку, не так ли, Дуг?
Брат улыбается в ответ, поскольку знает, что стоит ему изобразить, будто он старается, но у него ничего не выходит, — как отец придет к нему на помощь.
— Ладно, займемся правописанием, — предлагает отец. Я отдаю ему свой диктант и становлюсь позади брата.
— Кампания, — произносит отец.
— Там нет этого слова. Первым было «искренне».
— Неужели тебе трудно выучить, как пишется слово «кампания»?
— И не подумаю. Нам задали выучить слово «искренне».
— Бьюсь об заклад, что Дуг выучит. Хочешь попробовать кампанию, Дуг? Это слово пишется через «а», а не через «о».
В конце сада стояли качели. Все сильнее и сильнее отталкиваясь ногами, я взмывала над кустиками помидоров и над грядками зеленого лука. Помидорные стебли вдруг превращались в стволы деревьев, побеги лука — в мощную изгородь. И стоило мне при этом скосить глаза, как ровные грядки, посаженные моей мамой, превращались в ландшафт с маленькой деревушкой. Иногда в этот уголок сада я тащила камни, а потом что есть духу раскачивала качели. Камни превращались в дома. Я парила над ними.
— Я — царь неба! [26] — восторженно вопила при этом, до того разгоняя ногами качели, что их ржавые петли начинали пронзительно скрипеть. — Я лечу!
Мой брат бросал в меня камень. Камень попал в ногу.
— Какой же ты царь, — кричал он. — Это я царь неба!
Я срывалась наземь со мчащихся по инерции вверх и вниз, вперед и назад качелей.
— Я тоже царь неба! — не уступала я. — Я могу лететь выше, чем ты.
— Ты всего лишь девчонка. Тебе подобает быть Пенни. [27]
26
Царь неба (дословно — «небесный король»), или «Американский летающий ковбой» — прозвище американского пилота.
27
Пенни — уменьшительное от Пенелопа.
— А я вот дам тебе сейчас по шее. — И, прихрамывая, я гналась за братом, который убегал, не переставая бросать камни.
— Я все расскажу папе, — ревел он.
— А я тебе язык вырву, чтоб не ябедничал. — И я швыряла камень из моей «деревушки» в него.
— Это я царь неба! — орал он, убегая от меня. — Я Счастливчик Линди! [28]
Было слышно, как мой братец смеялся за углом.
— А ты — Флоренс Найтингейл, [29] — кричал он, прячась за домом. — Ты — Бетси Росс. [30] Я люблю Люси. [31]
28
«Счастливчик Линди» — знаменитый военный самолет, пилотируемый Тимоти Барретом.
29
Флоренс Найтингейл — английская медсестра, участвовала в Крымской войне в 1854 году, первая сестра милосердия.
30
Бетси Росс — мастер по изготовлению знамен. Считается, что по просьбе Дж. Вашингтона она изготовила первый звездно-полосатый флаг США.
31
Люси —
Он убегал от меня по дорожке, выкрикивая:
— Никто из них не умеет летать!
От боли в ноге я заплакала и опустилась на колени, чтобы разглядеть ушибленное место. Позади, в горячем воздухе, висели недвижные качели. Я могла бы вернуться к ним, разложить камешки в моей «деревушке», запрыгнуть на качели и взлететь бомбардировщиком над Германией или Японией. Но вместо этого я с корнями вырвала все помидорные кустики, посаженные моей матерью, а потом оплакала их, будто это была уничтоженная роща подле моей деревушки.
Курс Американской истории у нас в школе каждые три года чередовался с курсом Мировой истории. И немудрено, что я ничего не помню про оккупацию Польши. В следующем году мы опять должны были учить историю Америки и к Рождеству закончить Гражданскую войну. Мой дед выражал по этому поводу страшное недовольство. Однажды он взял да и сжег мою «Историю Америки для младших школьников», обозвав учебник «пропагандистской чепухой, сфабрикованной янки». Дед унес книжку в свою комнату вместе с коробком спичек. Каждую страничку оскорбившего его издания он сжигал поодиночке. Никто на это не обращал внимания, пока дед не попросил у матери третий спичечный коробок.
— Они никогда не напишут настоящей истории, потому что не хотят согласиться и с нашей правдой, — резюмировал дед.
Весенний семестр провел нас через первую мировую войну, и мы вплотную подошли к Великой Депрессии. На Новый курс мы рассчитывали вступить только после летних каникул. Со следующей же осени начинался год изучения современного международного положения, и мы должны были взяться за «холодную войну». Однажды я подумала, что если бы мы ходили в школу круглый год, как дети в Европе, то к 4 июля были бы уже у Пёрл-Харбора. [32]
32
4 июля — День независимости США. Перл-Харбор — военно-морская база США на Гавайских островах. Известна тем что после нападения на нее японцев 7 декабря 1941 года и понесенных при этом американцами больших потерь на следующий день США и Великобритания объявили войну Японии.
В дни каникул отец набивал наши головы фактами из второй мировой. В отличие от других детей нашего возраста мы с братом очень рано отучились жаловаться на то, что «нам нечего делать». Дни напролет мы проводили в отцовском кабинете, читая статьи и разглядывая фотографии в журналах и книжках с твердыми обложками. Я всматривалась в лица мертвецов из коллекции моего отца, в залепленные грязью, скрученные судорогой руки. Люди умирали с открытым ртом, у некоторых покойников на лице было нечто вроде застывшей улыбки. И только лица живых были мрачными, их глаза становились все больше по мере развития войны. В немецких лагерях у людей не оставалось почти ничего, кроме глаз: жалкие лохмотья, стиснутые зубы, и глаза — горящие, как пулевые раны в голове.
«Быть солдатом — единственное занятие, достойное мужчины, — говаривал мой дед. — И в дни мира он сражается за свободу — пусть не силой оружия, но силой разума». Незадолго до смерти две фантазии деда объединились. Теперь он уверовал в то, что, будучи молодым человеком, управлял плантациями своей жены в Арлингтоне, штат Вирджиния, и при этом весьма гуманно обращался с неграми, которые, по его мнению, не способны позаботиться о себе. После окружения в Аппоматтоксе он снова занялся юриспруденцией, посвятив себя на долгие годы «делу Скоупса». «Отстаивай правду, — говорил он теперь. — Этот молодой Скоупс — он знает. Вера в правду — это как раз то, что нужно».