Трудно быть хорошим
Шрифт:
Локхардт, увидев ее, говорит своему спутнику:
— Посмотрите на эту девушку, Боже, это же кто-то должен обязательно сфотографировать.
Пошел второй год ее совместной жизни с Хорстом.
Леонора приняла душ, оделась и уже готова была идти на вечеринку, когда Хорст вдруг сказал ей:
— Слушай, давай пойдем перепихнемся…
Он ведь никогда этим особенно не интересовался, поэтому она ответила:
— Ну, в общем-то, я уже готова идти на вечеринку, но если ты, конечно, очень хочешь…
— Я хочу, — сказал он. — Я готов. Посмотри. — И бросился за ней
— Ну, как, тебе понравилось? — спросила она, когда все кончилось. — Хорошо было?
— Ты классная женщина, — сказал он. — Просто великолепная. Где мой дезодорант?
На вечеринке все пили много пива, коктейли, и как-то незаметно разговор перешел на тему о том, как часто кто этим занимается со своим партнером? Когда дошла очередь до Хорста, он прочитал большую смешную лекцию о примитивности секса, затронув самые различные аспекты этой щекотливой темы. Все его слушали, поддерживали, и поэтому он, слегка переоценив свое выступление, вдруг сказал: «Давайте согласимся, друзья, что все дело в том, как две слизистые мембраны трутся одна о другую». Все засмеялись, зааплодировали и, конечно, пролили пиво. Хорст довольно покачал головой и улыбнулся Леоноре.
Но потом кто-то невзначай добавил, поправляя Хорста:
— Все-таки это сальные железы. Пора бы уже разбираться, Хорст…
Все засмеялись еще громче, и Леонора тоже, а Хорст обратил на это внимание.
Он так разозлился, что по дороге домой, когда Леонора положила голову к нему на плечо, он рукой схватил ее за грудь. Нащупал сосок и, зажав между большим и указательным пальцами, резко дернул его, повернул и с силой надавил. Леонора закричала от боли.
А он сказал:
— Ты сука. Ты трахнутая проститутка. Убирайся из моей жизни. Ты же ничтожество. Ты как петля вокруг моей шеи.
— Нет, — только и ответила Леонора. — Нет.
Патрицию Херст арестовали в Сан-Франциско. На фотографии, которая появилась во всех газетах, она смеялась как сумасшедшая, держа над головой кулак, словно в революционном салюте. О себе она сказала: «Я городская партизанка». Но для Леоноры все это уже не имело значения. Хорст и тот для нее уже ничего не значил. А уж кому нужна эта Патти Херст…
Леонора получила диплом в июне, но чтобы официально закончить университет, ей нужно было пройти еще один курс за лето. Она выбрала курс художественной прозы. Увы, как позже выяснилось, преподавал его тот самый Локхардт. Он ее не вспомнил, и все вокруг говорили, что он — прекрасный, поэтому она решила дать ему еще один шанс.
Локхардта совершенно не интересовало то, что интересовало ее. Ей хотелось написать что-то необычное, а Локхарт постоянно говорил насчет того, что нужно ярко выписать сюжет, конфликт и героев. В общем, все это было очень старомодно. Леонора сочинила историю о воре по имени Хорст, который украл в магазине галстук. Все повествование велось от имени самого вора. Леонора подробно описала все его мысли и чувства в этот момент. Локхардт прочитал рассказ и сказал, что читатель не поймет, в чем дело, и поэтому ей просто нужно было с самого начала сказать, что Хорст — вор. Леонора пыталась объяснить, что хотела написать нечто совсем оригинальное, что читатель
— Ну, я, в общем-то, думаю, что вам удалось сделать то, что вы хотели. Я вас поздравляю.
Все повторилось, когда она написала еще две новеллы. Ему они снова не понравились, он утверждал, что читателю это вообще недоступно. Сам он не мог понять того, что она пыталась написать нечто непохожее на все остальное.
А потом в августе она получила свои тройки. И снова пошла к Локхардту.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказала она.
— Садитесь, — пригласил он. — Но мне нужно сперва зайти к ректору, я должен быть у него через пять минут, так что вам придется немного подождать…
— Послушайте, вы мне поставили тройку.
— Да. Надеюсь, вас это не особенно расстроило.
— Вы… вы… — Леонора больше не могла подобрать слов.
— Мне не кажется, что ваша работа чем-то отличается от других. И полагаю, вы согласитесь, что она была написана на тройку.
— Да, пожалуй, на тройку. Обычная работа, — сказала она.
— Но вообще-то ничего плохого нет в обычной работе. Все мы обычные, и все наши работы, как правило, обычные.
Она встала, подошла к двери.
— A-а, подумаешь, я могу жить и с тройкой, — и хлопнула дверью.
Вернулась к нему на следующий день под вечер, не совсем понимая зачем. Знала только, что ей нужно что-то ему сказать. Локхардт сидел за столом. Что-то печатал спиною к открытой двери, и Леонора смотрела на него из коридора. Вокруг больше никого не было. Она могла его убить, никто об этом и не узнал бы. Если бы под рукой был нож или пистолет, она бы его кокнула. Кретин.
Вдруг он обернулся и даже слегка вскрикнул:
— О, боже, вы меня испугали почти до смерти!
Леонора продолжала молча смотреть на него, а он пялился на нее. Потом повернулась и ушла.
Когда-нибудь она скажет ему, что он с ней сделал. Еще как скажет.
Леонора переехала в Сан-Франциско, чтобы стать независимой. Сняла квартиру, с выходом на пожарную лестницу и видом на крышу гостиницы «Джек Тар». Пошла искать работу в магазинах Гампо и Св. Франциска, ее там спросили: «Чем вы хотите заниматься?» — она немного подумала, а потом решила послать все к черту, в конце концов у нее же диплом Станфорда. Но вскоре деньги кончились, и пришлось наниматься на работу в книжный магазин «Дальтон».
Ничего интересного никогда не происходило в магазине «Дальтон». Мало того — приходится еще нажимать чуть ли не 60 кнопок в кассе каждый раз, когда нужно пробить чек. А самое ужасное, что все в то время покупали книгу под названием «Заложница любви», написанную тем самым Локхардтом. Продав четыре его книги, она отказалась продавать остальные.
— У меня перерыв, — говорила она всем, и поэтому покупатели шли к другому продавцу.
Леонора ненавидела работу. Ненавидела своих сослуживцев. Ненавидела книги. А где-то ведь жизнь не стоит на месте. Даже с этой бездарной Патрицией Херст все время что-то случается. Впрочем, ничего удивительного…