Трудное время
Шрифт:
– М, - трудно. Впрочем, мне один знакомый протодиакон рассказывал, был случай, что одна благочестивая девица и невинность соблюла и капитал приобрела. Да, бывают такие случаи, но редко.
Лакей принес на подносе бутылку рейнвейну и два стакана.
– Тебя послушать, - говорил Щетинин, наливая в стаканы вино, - так в самом деле только и остается, что камень на шею да в воду. Давай-ка выпьем мы с тобой, дело-то вернее будет.
– Это, конечно, верней, - заметил Рязанов и чокнулся со Щетининым.
– Но овец-то ты все-таки
– Заведу, брат; это уж ты меня извини!
– Ну, да. И хлебом барышничать все-таки будешь?
– Буду, брат; что делать?
– буду. Нельзя, потому наше дело торговое, в убыток продавать не приходится.
– Разумеется. Так ты не слушай! Мало ли что говорится, всего не переслушаешь. Однако мне пора. Вон и лошадей уж привели.
Щетинин взглянул в окно: на дворе, у флигеля, стояла телега, запряженная парою шершавых крестьянских лошаденок; на козлах сидел мужик.
– Да куда же ты стремишься-то, однако? А?
– спросил Щетинин.
– В какие страны?
– А сие нам доподлинно не известно, - улыбаясь, ответил Рязанов.
– Ну, прощай же!
– Прощай, брат, прощай, - как-то задумчиво и вместе нараспев протянул Щетинин, пожимая ему руку.
– А знаешь ли, что я тебе скажу? Вот хочешь ты мне веришь, хочешь нет; а ведь мне, ей-богу, жаль тебя, то есть душевно жаль. Честное слово.
– Верю, - тихо сказал Рязанов и стал завязывать носовым платком себе шею.
– И что бы я взял теперь вот эдак мыкаться по белу свету, - рассуждал между тем Щетинин, заложив руки в карманы и покачиваясь из стороны в сторону, - то есть, кажется, осыпь меня золотом, чтобы я согласился, - да ни за что! Без приюта, без пристанища, ничего назади, ничего впереди...
– До свиданья, - отрывисто сказал Рязанов и вышел. Проходя через переднюю, он заглянул в залу и увидел Марью Николавну; она стояла в дверях, прислонившись к косяку, и, по-видимому, ждала его. Он подошел к ней.
– Я хотела с Вами проститься, - сказала она, отходя от двери и приглашая его войти в залу.
– И я тоже хотел, - отряхнув фуражку, сказал Рязанов.
Он взглянул ей в лицо: оно было совершенно спокойно, даже как будто немного торжественно и напоминало то выражение, какое было на нем три месяца тому назад, когда Рязанов только что приехал в деревню.
– Мы с Вами, - начала она, - столько говорили все лето, что...
– Все уж переговорили, - подсказал Рязанов.
– Нет, еще не все, - сухо заметила она.
– Так как говорили больше вы, а я все только слушала, то теперь ваша очередь выслушать, что я вам скажу.
– Слушаю-с, - наклоняя голову, сказал Рязанов.
– Я хотела... Во-первых, я хотела поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, и, кроме того, еще за вчерашний раз говор.
Рязанов стоял перед нею, наклонив голову, опустив глаза, и слушал.
– За это объяснение я особенно Вам благодарна.
На слове особенно она сделала ударение.
–
– Да-с.
– Но, странное какое дело, - представьте, что сегодня я уж Вам не верю; то есть я как-то Вам именно не верю. Это Вас удивит, конечно.
– Нет, - поднимая глаза, отвечал Рязанов.
– Я знаю еще другой подобный случай, мне одна барыня вот тоже говорила: я, говорит, знаю, что земля кругла, но я этому не верю.
Марья Николавна закусила губы и торопливо заговорила:
– Ну, да; и я знаю, что у вас на это хватит остроумия, только Вы напрасно трудитесь; на этот раз я говорю совсем серьезно.
– И я на этот раз так же серьезно отвечаю вам, что в моем сравненье нет ничего для Вас обидного; напротив, это так и следует: не верьте никому и мне в том числе; тем лучше, меньше будет душевных кризисов, меньше ошибок.
– Нет, я на это не согласна.
– В таком случае как вам угодно, а я должен ехать, потому что пока мы здесь беседуем, один прилежный земледелец, приглашенный мною, чтобы довезти меня до города, потеряет много золотого времени.
– Ах, я Вас не держу.
– Вы не имеете ничего больше сообщить мне?
– Н-ничего.
Марья Николавна покачала головой.
– Прощайте!
Она протянула ему руку. Рязанов еще раз мельком взглянул ей в лицо: оно было совершенно холодно.
– Прощайте, Иван Степаныч, - сказал Рязанов, входя во флигель.
– Куда вы? Едете? Ну, вот! Не ездите!
– Что ж делать, надо ехать.
– Эх, вы! А я было сбирался с Вами за зайцами. А? Как бы закатились! Ну, так постойте же, я Вам завяжу, - говорил он, вырывая у Рязанова узел. Ничего Вы не умеете.
Рязанов принялся застегивать чемодан.
– Да что в самом деле, - говорил Иван Степаныч, - Я и сам погляжу, погляжу, да и тово... Уеду тоже куда-нибудь, в Польшу, - вдруг решил он, поднимая узел.
– А? Как вы думаете? Отличная штука! Вы тоже в Польшу 3? Поезжайте, поезжайте! Вот там места-то, говорят.
– Да, места, - не слушая, ответил Рязанов, нагнувшись над чемоданом.
Пока Рязанов с помощью Ивана Степаныча укладывал свои пожитки в телегу, ко флигелю подошла старая дьячиха и привела сына, одетого в заячий тулупчик. Она долго крестила его и, усадив в телегу, все еще кутала и прикрывала старым ситцевым одеялом; торопливо доставала из-за пазухи какие-то узелочки и, будто украдкой от кого-то, совала ему в карман; наконец сняла с себя платок и повязала ему шею.