Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя

Чередниченко Владимир Иванович

Вот такое письмо пришло от Кошкаровой. Трудное у Ани начало, но она молодец... А что сейчас у Кузовлевой? Может быть, она избегает встречи со мной?

Увидев, что письмо дочитано, жена подсаживается рядом в кресло, и я долго еще рассказываю ей о буднях колонии, о звонке Кузовлевой и письме от Кошкаровой, делюсь своими размышлениями, сомнениями.

А утром снова звоню Татьяне. Ответ прежний:

– Ну, простите, пожалуйста, никак не могу. Может быть, дня через два?

Через два дня Кузовлева снова извиняется и просит позвонить в понедельник. А в понедельник, ссылаясь на совершенно

непредвиденные обстоятельства, предлагает перезвонить в среду.

Для полного комплекта не хватало еще «после дождичка в четверг». Бросив трубку, я чертыхнулся и решил больше Кузовлевой не звонить.

2

Писем я получаю много. Но такого письма, как это, еще не было. Только взглянув на конверт, я уже удивился. Не Владимиру Ивановичу, как обычно, а просто: Вове. От кого же это? Обратный адрес знаком: колония. Имя отправительницы тоже: Отрощенко Надя. Я видел на линейке как-то эту воспитанницу из четвертого отделения, но разговаривать с ней не приходилось ни разу. Ладно, почитаем, что пишет.

«Здравствуй, Вова! Увидела твою фотографию у своей подруги из X «А», ты мне очень понравился и решила тебе написать. Как ты понял уже, я учусь в вечерней школе и работаю. Живу в общежитии в одной комнате с Оксаной. А вообще я из того же города, что и ты, т. е. из Днепропетровска, только из дома вынуждена была уехать и временно живу здесь.

У нас уже выпал снег, ходим в шубах. Вчера с Оксаной ходили в кино «Танцор диско», производство «Индия». Мне так этот фильм понравился; наверное, несколько раз схожу, пока он будет идти в наших кинотеатрах.

А в субботу были с Оксаной в ресторане. Посидели, послушали музыку, хотели пойти на дискотеку, но передумали. Потому что сейчас ходят на дискотеку одни только малолетки. Ты не подумай, Володя, что мы все время гуляем, нет, это бывает очень и очень редко. Мы же днями напролет на ногах, то на работе, то в школе. В свободное время книги стараемся читать, за журналами и газетами следить. Мы с Оксаной одногодки, живем с ней дружно. Что хочешь узнать, пиши, не стесняйся, отвечу, если будет в моих силах. Пиши о себе побольше и поподробней, ведь мне так важно хорошо узнать человека, который так сильно понравился с первого взгляда. Пиши. До свидания. Надя».

Только успел дочитать письмо, как в кабинет вошла жена. Села в кресло. Посмотрела исподлобья.

– Ну, рассказывай. Что за роман начался у тебя в зоне?

Письмо вынимала из почтового ящика она. Я, понимая, что ее тоже удивила подпись на конверте, протягиваю письмо. Люда читает. Смотрит ошарашенно. В ее огромных, цвета небесной голубизны глазах – немой вопрос.

– Не понимаю, чьих рук это дело? Кто так нелепо шутит? «Отрицаловка» моего отделения, ибо зачем смотреть этой Отрощенко на мою фотографию, если она каждый день меня видит в колонии? И как могла воспитатель пропустить это письмо? А может быть, она заинтересована в нем? И это сделано с ее согласия? Ведь коллектив колонии, как и любой другой, не защищен от внутренних интриг. – Я размышляю вслух, а моя жена терпеливо ждет, когда я сделаю вывод. Но за ним нужно ехать в колонию. А такая поездка состоится в конце школьных каникул.

В

комнату заходит Андрей.

– Пап, давай поиграем в солдатики.

– Поиграй с сыном, он очень соскучился по тебе,– говорит Люда, поднимаясь с кресла. – А я пока на кухне приготовлю вам сюрприз.

Расставляя солдатиков, я думаю о том, что если автор письма и стремилась внести разлад в мою семью, то явно промахнулась. И отбрасывая все мысли в сторону, двигаю свои войска в бой.

3До отправления мелитопольского автобуса оставалось еще минут двадцать. Решил в последний раз позвонить Кузовлевой. Трубку, как всегда, взяла бабушка. Но она уже не выспрашивала анкетные данные – узнала по голосу. Услышав, что Татьяна сейчас «не может» взять трубку, я не выдержал.

– Да что происходит у вас там?! Почему Татьяна не хочет работать и учиться? Если это не так, почему отказывается от помощи?

– Вы на Таню жалуетесь, – услышал я из трубки в ответ, – а она: на вас. Мы никак пальто ей не купим, она хочет хорошее, модное, а с деньгами трудно. Танюшка бегает на работу в чем придется, а вы же ей назначаете свидание возле театра...

Больше с бабушкой мне не удалось поговорить. Татьяна, узнав, что я уже еду в колонию, вырвала трубку. Попросила всем передать привет. Рассказать, что у нее все хорошо, работает на швейной фабрике, в школе учится, а летом, если успеет подготовиться, будет поступать в техникум.

– А самое главное, – снизив голос, сообщает Кузовлева, – я замуж собираюсь, вот!

Пять часов ехал в «Икарусе» и столько же укорял себя за многие сомнения, которые были порождены отказом Кузовлевой встретиться возле театра. И за то, что не догадался поехать домой к ней посмотреть, как живет. Впрочем, главное, что она на правильном пути. Не прошло, значит, напрасно время, проведенное в воспитательно-трудовой колонии. Взять хотя бы учебу. Кузовлева прибыла со свободы с одними «тройками» в аттестате, много пропустила за время следствия и суда. В колонии все догнала. Освобождалась с оценками «четыре» и «пять» по всем предметам. И сбавлять в учебе как будто не собирается, вон даже в техникум поступать запланировала.

4

Приехав в Мелитополь, я сразу поспешил в колонию. Зная, что Васильченко в отпуске, обратился к замполиту.

Александра Афанасьевна Кочубей дважды прочитала письмо Отрощенко, оба раза – с нескрываемым удивлением.

– Ну, девочки, ну, сочинители, – приговаривала Александра Афанасьевна, читая. – В шубах они ходят, не в фуфайках. В ресторанах сидят, в кинотеатрах... Ничего не понимаю, – говорит искренне замполит, откладывая письмо.

Сняла трубку внутреннего телефона, попросила привести осужденную Отрощенко. В ожидании ее пытаемся о чем-то говорить. Но разговор не клеится.

Наконец в дверь заглядывает строгий усатый старшина. Александра Афанасьевна жестом приказывает ему ввести воспитанницу. И вот она стоит перед нами. Внешне спокойная, но только замечает письмо, лежащее на столе, зрачки у нее вмиг расширяются, губы начинают дрожать.

– Что будем с тобой делать, Отрощенко? Может, не сообщая, кому письмо адресовано, прочитаем его на линейке?