Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя
Шрифт:
В последний раз, будем надеяться, Оксана уходит под конвоем.
3
Один переполненный автобус я пропустил. Следующий шел полупустым, а на переднем сиденье – Надежда Викторовна Заря. В приподнятом настроении. Не дожидаясь вопроса, поделилась своей радостью.
– Все, Владимир Иванович, конец кочевой жизни. Надоело это общежитие за три года...
– Неужто новоселье скоро? В каком районе? На каком этаже?
– Улица Гризодубовой, 62, –
Я искренне разделял радость Зари. Она рассказывала о своих общежитейских буднях, в них мало было веселого. Еще на первом году к Заре в комнату подселили... освободившуюся из колонии воспитанницу. Конечно, продолжить воспитание заблудшей души и на свободе, помочь девушке определиться в новых для нее условиях – дело благородное и нужное. Только Надежда Викторовна тоже человек, со своими заботами и проблемами, своей личной жизнью, и тоже имеет право на отдых, право на то, чтобы хоть иногда побыть одной. Впрочем, на эту свою соседку – Свету Миледину – Заря поначалу не жаловалась. Миледина вела себя тихо, скромно, никуда не ходила, друзей в комнату не приваживала. Хотя и встречалась с парнем, студентом сельхозинститута. Однажды, возвращаясь после работы, Миледина увидела его через окно автобуса рядом с девушкой. Вспылила тогда очень и не скрывала от Зари:
– Жаль, что автобус не остановился, подошла бы и набила той стерве морду.
Надежда Викторовна ответила лукавым изучающим взглядом:
– Захотелось назад в колонию?
Допоздна она проговорила с Милединой и, кажется, смогла убедить ее, что нет никакой вины за той девушкой, да и бессмысленно решать личные проблемы при помощи грубости и рукоприкладства. Заре казалось, что ее поняли. Как оказалось, ненадолго. Через неделю снова возвращается Миледина обозленная – сменщица ее проговорилась мастеру, что она судимая.
– Падла, – метаясь по комнате, рвала на себе волосы Миледина, – меня вложила, а сама... таскается с «кобелями», пьет, курит...
Заря ей:
– Знай, Светлана, себе цену. Поставь себя так, чтобы забыли, что ты была когда-то в колонии...
И снова беседа... до полуночи.
Полгода длилось относительное затишье, если не считать нескольких обращений к Зape с привычной просьбой:
– Покормите, Надежда Викторовна! Денег на недель-ку займите!
Однажды Заря решила, что хватит. Не напоминая о тех стапятидесяти рублях, которые Миледина успела задолжать, заявила:
– Покормлю. И займу. В последний раз. Сама учись экономить.
Соседка поела и деньги взяла, а все равно обиделась, почти месяц с Зарёй не разговаривала. Но долг постепенно отдала и больше не занимала.
В сентябре, это когда и я уже был в колонии, помню, Заря жаловалась на то, что из сушилки на этаже пропадает одежда. Кто мог воровать? Думали, разумеется, на Миледину. Но та клялась, что не брала, несколько раз повторила
– Я тебе помогу, – решила.
И помогла. Воровкой оказалась внешне благопристойная девушка, которая ни в колонии не была, ни на учете в милиции никогда не состояла. Но чего эта поимка стоила Заре! Сколько нервов! Я хорошо помню приходы ее на работу мрачной, уставшей и невыспавшейся. А ведь будни в колонии до предела напряженные, требуют от человека полной отдачи сил, которых у него не будет, если не отдохнуть как следует. Но игра стоила свеч. Миледина ведь была оправдана.
Автобус остановился на конечной, и последние пассажиры покидали салон.
Вышли и мы. Перед КП колонии (это в ста метрах от конечной остановки) Заря призналась:
– А вообще, знаете, буду жалеть об общежитии. Привыкла очень...
Разубеждать Надежду Викторовну я не стал. А как только зашли на КП, оба вовсе забыли о разговоре, о новой квартире Зари и всем остальном, что было за пределами колонии.
4
Дежурный офицер, пригласив в свою комнату, сообщила о происшествии, виновником которого было шестое отделение.
– Коллективный невыход на зарядку – это грубейшее нарушение режима, – возмущенно сообщала дежурный помощник начальника колонии, – Я уже записала в рапорт и теперь вас прошу принять срочные и безотлагательные меры.
Прежде чем принять меры, мы решили основательно во всем разобраться. Но чем больше узнавали мы об утреннем происшествии, тем больше возникало сомнений: ЧП ли это? Ровно в шесть, как обычно, зазвенел громко звонок побудки. Но по воскресеньям он должен звучать в семь. Шумарина потянулась к настенным часам, которые имеются в каждой комнате, убедившись, что еще только шесть, махнула девчатам рукой.
– Спим еще час, – распорядилась председатель. – Ошибка.
Гукова лишь чертыхнулась матерно и перевернулась на другой бок.
Спустя несколько минут – второй звонок. Длиннее и пронзительнее.
– Что за чушь? – воскликнула недовольно Чичетка. – Кто шутит?
– Морду такому шутнику выправить бы об стенку, – подала со своей кровати реплику Гукова.
Председатель отделения молча подхватилась, оделась и пошла к дежурному помощнику начальника колонии выяснять. Та показала ей свои наручные часы – десять минут восьмого.
– У вас неправильно. Откуда столько? – спросила изумленная Шумарина.
– Сколько есть, – ответила офицер. – Поднимай, Неля, отделение. Опоздаете на зарядку – будете в рапорте!
– Да что рапорт! Чуть что – рапорт! Объясните, в чем дело?
– Ты забыла разве о переводе часов на летнее время?
– Забыла... – Шумарина задумалась. И вдруг, подняв голову, сверкнула глазами. – Но почему отбой давался по-прежнему? Почему не сделали на час раньше? Мы что, «лошарики»? Страдать, недосыпать из-за этого!