Трудный поиск. Глухое дело
Шрифт:
— Обещаю вам, что этот факт я лично проверю, — сказал Юшенков, — и если так, как вы говорите, то виновные понесут наказание, а ваш сын будет переведен в другую камеру.
Юшенков был очень доволен, что разговор с главной темы переключился на частность, и старался внушить Рыжову, что сделает для него все возможное, не пожалев личного времени. После этого жаловаться на недостаточное внимание этот заслуженный летчик тоже не сможет. Его не только выслушали, но и кое в чем разобрались, помогли.
Когда же Игорь Сергеевич сообразил, что цель его прихода — освобождение
— А как же... Я, собственно, пришел просить, чтобы его совсем выпустили до суда, — напомнил Игорь Сергеевич, невольно поднимаясь со своего кресла вслед за Юшенковым.
— Не все сразу, — заулыбался помощник прокурора. — С этим придется повременить. А с ворами он сидеть не будет! Уж будьте спокойны! Не будет. Не будет! — приговаривал он, легонько похлопывая Рыжова по плечу, то ли ободряюще, то ли показывая путь к двери.
Уже спускаясь с лестницы, Игорь Сергеевич обругал себя за то, что некстати заговорил о ворах. Обругал он и улыбчивого прокурора, увильнувшего от первостепенного вопроса. Заодно досталось и Анатолию, который дал повод для этого дурацкого спора: кому с кем сидеть. Как будто им с Тасей станет легче, если Гена будет общаться не с ворами, а с другими подонками.
Вспомнив, сколько унизительных минут пришлось пережить, чтобы добиться этой встречи, и сознавая, что уходит ни с чем, Игорь Сергеевич мог только снова и снова ударять разъяренным кулаком по равнодушным лестничным перилам.
20
Антошку с детства окружали люди, говорившие и спорившие о воспитании детей. Она привыкла к таким разговорам, понимала их важность, но, как все привычное, они ей давно наскучили. У нее было полно своих забот, а студенты, которые ухаживали за ней в университете, уже вышли из того возраста, когда им нужна была помощь общественности.
Она была еще школьницей, когда Анатолий привел к ним Катю и представил как свою жену. Вот тогда еще Антошку резануло такое неожиданное и острое чувство ревности, что она заснула в слезах. После, догадавшись по обрывкам разговоров, что Анатолий в семейной жизни несчастлив, она еще больше возненавидела Катю.
Хотя Анатолий обращался с ней как с девчонкой и не замечал ни ее долгих взглядов, ни тяжелых вздохов, хотя он не ухаживал за ней, не острил, не старался казаться умным и ласковым — он был лучше всех, даже не лучше, а совсем другой, несравнимый.
После объяснения с матерью она замкнулась, при Анатолии почти совсем не улыбалась и не разговаривала, чего он опять же не замечал. А в последнее время то ли Ольга Васильевна ему намекнула, то ли дела у него так сложились, но приходил он совсем редко, и, как назло, когда Антошки не было дома.
Расплачивался за все Илья Гущин. Разговаривала она с ним как с опальным фаворитом, слова цедила сквозь зубы, щурилась мимо него на каких-то хлыщей. А когда он высказался по поводу коротких
Вскоре надвинулись экзамены, но вместо того чтобы думать о премудростях, заключенных в толстых учебниках, она ломала голову над тем, как встретиться с Анатолием и как держать себя с ним, чтобы этот бездушный чурбан понял наконец силу ее любви.
Заставая иногда Анатолия за беседой с Ольгой Васильевной, она теперь не выражала радости, не требовала его внимания, старалась быть серьезной. Она вслушивалась в каждое его слово, но, по правде говоря, ничего не слышала, думала в это время о своем и только следила, как меняется выражение его лица. Иногда по давней привычке, оставшейся с тех пор, когда она была совсем маленькой, он протягивал руку к ее шее и щекотал ямку на затылке. Она притворялась, что не чувствует его руки, и боялась шевельнуть головой, чтобы не спугнуть его.
Ей хотелось убедить Анатолия, что она, в отличие от Кати, разделяет его интересы, тревожится его заботами и всегда готова прийти на помощь. Но убедить можно было только делом. А какое дело могло приобщить ее к работе Анатолия в изоляторе?
Помог случай. Антошка зашла в комитет комсомола по пустяковому делу и застала Илью за странным занятием. Он сидел над какой-то длинной ведомостью и орудовал конторскими счетами — долго нацеливаясь в каждую костяшку и потом медленно проталкивая ее толстым пальцем. Трое других копались в бумажках и тоже считали с видом заправских канцеляристов.
— Привет клеркам! — бойко поздоровалась Антошка.
Илья как раз в этот миг заменял на счетах целый столбец единиц одной десяткой и, услышав ее голос, запутался. Они уже дня четыре не виделись, и ее появление Илья принял, как дар судьбы. Шутливое приветствие прозвучало приглашением к примирению. Скрывая радость, Илья поморщился.
— Заела проклятая цифирь. Ты не сильна в арифметике?
— А что вы считаете, мальчики?
— Мы такие же мальчики, как и клерки, — строго заметил один из парней, не отрываясь от записей. — Кстати, рядом есть еще одна комната, там тоже интересно.
Испугавшись, что Антошка обидится и исчезнет, Илья поднялся, расправил спину и потянулся.
— Я, ребята, мозги отсидел, пойду подышу. Скоро вернусь.
Он вышел вместе с Антошкой.
— Лагерные сметы замучили, — сказал Илья, чтобы как-то оправдать грубость своего приятеля. — Считаем, считаем...
— Какой лагерь?
— Я тебе рассказывал — спортивно-трудовой. Для самых отпетых ребят нашего района.
Антошка вспомнила давнишний, не заинтересовавший ее разговор.
— Мамина идея?