Трудовые будни барышни-попаданки 5
Шрифт:
Самовары стали выпускать в Туле еще при матушке Екатерине, а в промышленных масштабах — после одоления Наполеона. В войну ружья делал и казенный завод, и частники, причем частники с каждым годом разгоняли производство. В 1812 году почти 25 тысяч смастерили и собрали из старых, а в 1815, еще не зная, что под Ватерлоо Бонапарту полный конец, — почти 70 тысяч.
Между прочим, оружейники-частники — это не какие-нибудь тульские мещане, решившие присоседиться к бренду «made in Tula». Все тульские Левши — приписные заводские крестьяне. Но если человек выполняет норму, или, как тогда говорили,
Недавно Миша, как человек, допущенный к общероссийской таможенной статистике, заметил мне за чашкой утреннего френч-пресса.
— Между прочим, в прошлом году произошло эпохальное событие. Россия сделала цивилизационный выбор и стала чайной страной.
— Это ты по данным таможен? — спросила я.
— Конечно. Впервые в 1819 году стоимость растаможенного чая превысила стоимость кофе.
— Рубил Петр Алексеич бороды, приучал к кофе, а бородачи отомстили асимметрично — полюбили не молотые толченые косточки, а сушеные листья, — усмехнулась я.
Супруг взглянул с удивлением, понял, кивнул. Чай боролся с кофе на равных, пока свое веское серебряное слово не сказало купечество, оценившее напиток — приятный, нехмельной, а главное, подходящий для неторопливой вечерней беседы. К купцам подтянулись мещане, духовенство и прочие бородатые жители империи. Чай полностью не вытеснил кофе, но отодвинул на вторую позицию. Приятно осознавать, что не последнее слово в этом споре было за моими фирменными сборами, чайными пакетиками и подарочными коробочками. Понятно, что монополии на это дело никто мне не давал. Но опыт будущего прекрасно работал, позволяя мне составлять из чая, разных трав, специй и прочей ботаники такие комбинации, какие никто из подражателей повторить не мог. Взять тот же чай с шоколадной отдушкой — фурор и хит богатых чаепитий.
Ну а то, что пили из самоваров, — замечательно. Самовар — настольная модель паровой машины. Как и любой котел с прыгающей крышкой. Скажет какая-нибудь Феклуша, что паровоз бес двигает, ей и возразят: ты, душенька, чаю не пила из самовара?
Мы приступили уже к третьей чашке, попутно продолжая разбирать московскую корреспонденцию. Настя заканчивала с клопоцидом, остальная группа сопровождения — Еремей и кучера-сменщики, Архип и Дормидонт, — спала. Их отобрал сам Еремей за опрятность и сообразительность. Между прочим, Лизонька в свободную минуту учила обоих грамоте. Как нередко бывает, мужчины, выпив походную чарку, отправились на боковую, а женщины продолжали трудиться.
— Маменька, письмо в Соляную контору, — сказала дочка. — Не нам, а вот почерк знакомый.
Я оторвалась от чтения бизнес-плана. Неизвестный купчина дельно и кратко предлагал учредить на паях ситцевую фабрику. Жаль, его вклад ограничивался 10% финансирования и выбором участка. Все равно интересно, надо отложить и подумать. А пока взглянуть на письмо-не-по-адресу.
— И правда не нам, по ошибке занесли. Почерк знакомый — похож на Степиного отчима. Это типовой почерк писарей, такой же, как у Дмитрия Никитича.
Сказала
— Эммарковна, протравлено, прошпарено да проветрено, извольте почивать! — почти пропела Настя.
Ладно, загадки позже разгадаем. Третий час ночи — самое время уложить ребенка и лечь самой.
Тула — интересный город. Например, кремль расположен не на холме, как принято, а в низине, на берегу Упы. Потому-то царь Василий Шуйский так легко запрудил реку и затопил осажденного мятежника Ивана Болотникова.
Эти историко-фортификационные подробности я изложила Лизоньке минуты за три, а потом мы отправились смотреть самое главное — Тульский оружейный завод.
Дочка видела его впервые, а я уже посещала два раза. Но все равно не отказалась от экскурсии, любезно организованной командиром завода — да, есть такая должность — Евстафием фон Штадтеном. Человек, безусловно, достойный, недаром в прошлом году был назначен инспектором всех оружейных заводов — Тульского, Ижевского, Сестрорецкого. Но жил в Туле, как в головном офисе.
Лизонька почти незаметно скрывала страх среди лязга и сверкания железных искр. А я опытным взглядом замечала инновации, появившиеся после 1817 года, когда в Тулу прибыл английский механик Джон Джонс: штамповочный пресс для ружейных замков, особая наковальня для стволов и токарный станок — избавлять готовый ствол от металлических заусениц. Я помнила прошлую беседу с командиром завода и названную им цель: полная стандартизация ружей.
И это замечательно. Вот только ружья — те же самые гладкостволы, с которыми победили Бонапарта и совершили множество других славных деяний в более ранние времена. Разве что после инноваций Джонса стали стандартизированы и дешевле в производстве.
С англичанином встретиться не удалось, да я и не стремилась. За последние годы поняла на практике, что любое массовое техническое усовершенствование возможно, если хотя бы часть пользователей понимает, для чего этот пепелац нужен вообще. Если таких сметливых и заинтересованных особей нет, реакция — от равнодушия до луддизма.
В Туле такого нет и быть не может. Каждый второй мастер думает не как выполнить урок и обратиться к чарке, а как заработать дополнительно. В том числе за счет технических новинок. Неофициальные конструкторские бюро здесь были всегда. Поэтому-то инновации англичанина были реализованы столь быстро.
А моим собеседником оказался начальник одного из таких КБ Петр Федоров. Капитан-артиллерист, оставивший ногу под Бородино. Из артиллериста стал оружейником, начальником комиссии по приемке. Ко мне благоволил, не только из-за моих технических инноваций, но и потому, что после знакомства я записала-зарисовала параметры его культи и прислала годный протез.
Беседовали за чаем в его кабинете. Лизонька осталась по соседству — читать учебники, а заодно постучать к нам, если появится более высокое начальство и услышит хотя бы обрывок разговора. Впрочем, Петр Львович пояснил, почему это маловероятно.