Трудовые будни барышни-попаданки
Шрифт:
— Вы все свидетели. — Я окинула строгим взглядом еще подтянувшихся на шум зрителей. В толпе уже были и бабы, и ребятишки, но больше мужиков, которых по осеннему времени не занимала полевая работа. — Воровство раскрыто. Односельчанин ваш не только чужое добро прикарманил, ославил порядочную семью, что его в примаки взяла. Так еще и мать родную с отцом родным под кнут и ноздри рваные подвел. Его в полицию, а родителей, что сына-вора воспитали и потворствовали, велю в цепи и в Сибирь! Они в моей воле.
Где-то в толпе коротко взвыла и осела на
— Вы, барыня, в своей воле. — Тот мужик, который записку нашел и прочел, почесал бороду и принялся решать проблему. Видать, старший он среди здешних сельчан. — Да только нехорошо все. Слава дурная о нашем селе пойдет, и, опять же, жена с детишками у этого дурака. Может, как-нибудь без суда, промеж себя договоримся? Не изволите ли в избу ко мне пройти, откушать чем бог послал? А там и думку подумаем, как обиду вашу загладить?
— Это сотский местный, Никанор Ильич, — шепнул Еремей, — мужик дельный.
Я кивнула. Конечно же, скандал, да еще с судебным последствием, мне не нужен. Нужно вернуть хлеб, получить компенсацию, а еще было бы славно избавиться от Селифана, потому как выгод от него мне никаких, а проблем — не перечесть.
И не поссориться с местным обществом. В экономическом селе над мужиками нет прямой самодурной барской власти, и если мне для больших проектов понадобится наемная рабочая сила, то вот отсюда-то и возьму.
Поэтому я приняла предложение сотского, только велела ему до разбора дела проследить, чтобы сынок и мамаша не удалились с места происшествия. Никанор Ильич явно имел и власть, и авторитет, поэтому тут же отрядил двух крепких парней присматривать за виновниками незавершенного преступления. А я пошла в избу сотского.
Из всего, что послал бог, угостилась мочеными яблоками и немного черствым, зато сдобным капустным пирогом, а также добротным калиновым квасом. Потом спросила сотского:
— Скажи-ка, Никанор, сын Селифанов совсем уж бедный, раз занялся такими плутнями?
Сотский на миг задумался. Я почти прочитала его мысль: стоит ли топить хоть и недавнего, но земляка? Или, раз подфартило, можно и счеты свести? Потом ухмыльнулся.
— Никак не бедный, барыня. У него в должниках двадцать дворов, а может, и поболе — не каждый объявляет. Должники ему зерном отдают, он, как богач библейский, велел недавно старый амбар снести да вдвое больше построить. Так что, если вы захотите с него штраф взять без суда, никто против этого слова не скажет-c.
Я кивнула, подтвердила, что постараюсь обойтись без суда, и вышла из избы.
Иван Селифанович стоял во дворе, по-прежнему окруженный толпой зевак и крепкими деревенскими мужиками. Был Иван таким же бледным и печальным, как давеча. Именно к нему я и обратилась.
— Если хочешь без судейских обойтись, скажи-ка честно: сколько папаша тебе хлеба сюда переправил?
— Шестьдесят кулей, — не раздумывая,
— И быть его не может, — улыбнулась я. — Верни, только сто шестьдесят кулей, для круглого счета. Или скажешь, что не найдется?
Не так часто на лице одного человека можно увидеть радость, грусть и злобу. Но разговор шел на миру, и на злорадных лицах мужиков я прочитала — найдется.
— Воля ваша, — вздохнул Иван Селифанович и велел двум бедно одетым мужичкам отправиться к своему амбару.
— С зерном поладили? — спросила я. — Вот и славно. А теперь вспомни-ка, Иван, Святое Писание. Что там говорится про родителей?
Сын старосты непонимающе взглянул на меня — что это значит? Я продолжила:
— Почитай отца своего и мать свою. Как же так получается — ты вольный человек, а отец твой и мать в моей крепости. А они, между прочим, на волю хотят.
Иванна вздрогнула, удивленно взглянула на меня, но открыть рот не решилась.
— Прежде твой отец старостой был в Голубках, а в имении считай что управляющим, — продолжила я, — как сыр в масле катался. Отныне не будет он старостой, и житья прежнего не станет. Маменька моя, царствие ей небесное, его отпускать не хотела, а я готова. Пятьсот ассигнациями за отца твоего, пятьсот за мать — и я сразу же две вольные подпишу.
Стало очень тихо. Иван Селифанович выпучился на меня, как смешная игрушка из латекса, у которой можно было сжать хвост, чтобы надулись глаза. А его мать снова наладилась в обморок.
— Думай быстрее, Иван Селифаныч, — подбодрила я строгим голосом. — А то ведь вины с твоих отца-матери никто не снимал. С тобой мы добром разошлись, без судейских. А рабов вороватых я в своей воле наказывать как хочу. Будешь долго скопидомничать — могу и передумать вольную им давать.
Глава 25
На самом деле я даже цену заламывать не стала. Крепкий мужик, годный и под красную шапку, и землю пахать, и в барском хозяйстве разобраться, мог один тысячу рублей стоить на ассигнации. Жена его тоже не девка бесполезная, бывшая барская ключница и кухарка. Пятьсот рублей за подобную бабу — цена божеская.
Учитывая, что за такие деньги дворяне крепостных только между собой торговали, а на волю крепостному выкупиться стоило гораздо дороже, в несколько раз считай, я вообще то ли дурочка, жизни не знающая, то ли добрая барыня, за которую Бога молить положено до конца дней своих.
А мне эта тысяча рублей сейчас позарез нужна. Тем более что не хочу я никому ноздри рвать и в колодки забивать. Не говоря уже про Сибирь.
Я нормальный цивилизованный человек. Конечно, парочка мне попалась вороватая и в целом несимпатичная. Но убыток возместят, а зверствовать ради зверства — не мое. Лучше уж пусть убираются с глаз подальше. И прибыток принесут.