Труды по истории древней Церкви

Бриллиантов Александр Иванович

Лишь в VI в. впервые, по–видимому, получил более или менее достаточное научное разъяснение со стороны православных полемистов против монофизитов вопрос об аполлинарианских подлогах. В особом сочинении об этом предмете, которое известно с именем Леонтия (511–520 гг.), [194] имеется уже опыт документального обоснования принадлежности подлогов Аполлинарию (на основании сочинений учеников Аполлинария Валентина и Тимофея и древней рукописи произведений самого Аполлинария). [195] Леонтий Византийский, Иоанн Скифопольский, сам император Юстиниан занимаются уяснением вопроса, и он ставится на вполне твердую почву, хотя православные полемисты и теперь обычно обвиняют в подлоге самих монофизитов и относительно некоторых документов сами иногда не заявляют подозрений, по временам же обнаруживают доверчивое отношение к подлогу во всем объеме, особенно ввиду авторитета Кирилла. [196]

194

Adversus fraudes Apollinaristarum . Migne. PG. . 86, 2. Col. 1947–1976; Loofs F. Leontius von Byzanz. Leipzig, 1887. S. 82–92.

195

В

послании палестинских монахов к епископу Никопольскому Алкисо–ну 512–513 г. (ср.: Спасский, 104) факт подлога утверждается без приведения доказательств. См.: Euagrius. Hist, eccles. Ill, 31.

196

Ипатий Ефесский, напр., на константинопольском собеседовании с се–вирианами в 531–533 гг., отстраняя их ссылки на послания Юлия к Дионисию и на Григория, не отвергает цитат из Феликса и Юлия, зачитанных на III Вселенском соборе. Ефрем Антиохийский (527–545) вообще принимает за подлинные документы с именами Григория, Афанасия, Юлия. Евлогий Александрийский позже (580–607) принимает, основываясь на авторитете Кирилла, послание Юлия к Просдокию и исповедание Афанасия, обращенное кИовиану. Ср.: Voisin, 162–166.

Определено было в эпоху Юстиниана официально и отношение Церкви к возбуждавшим подозрения в противниках Халкидонского собора представителям Антиохийской школы. На несторианскую пропаганду крайних антиохийцев, заменявших лишь Нестория Феодором, указывал, полемизировавший и против монофизитов, Леонтий Византийский. На основании личного опыта он дал яркую характеристику тайных несториан VI в., в общество которых он сам был вовлечен в юности, и выступил с резкой критикой их главного авторитета — Феодора (529–544 гг.). [197] Возбуждение вопроса «о трех главах» и известное решение его на V Вселенском соборе, объясняемые намерением Юстиниана устранить одно из главных препятствий к воссоединению монофизитов с Церковью, как бы ни судить о целесообразности подобной меры ввиду тех следствий, которыми она сопровождалась в действительности, очевидно имели для себя вполне реальные основания.

197

Contra Nestorianos et Eutychianos. Lib. III. Migne. PG. T. 86,1. Col. 1357–1396; Loofs, 22–34.

На деле устранение основных причин монофизитства имело значение собственно лишь для Православной Греческой церкви, а не для отделившихся от нее монофизитских общин. Ссылки на подложные произведения теперь уже не должны были смущать православных богословов. «Убоимся Бога и не будем прогневлять Его, ссылаясь на еретические изречения», — отвечает в VII в. св. Максим Исповедник на убеждения Феодосия Кесарийского принять учение о едином действо–вании Христа, сопровождаемые указанием на подложные авторитеты Юлия, Григория и Афанасия: «Всем известно, что они принадлежат нечестивому Аполлинарию».' Конечно, выражение – в толковании Кирилла само по себе не представляло никакой опасности и могло быть употребляемо позднейшими богословами. [198] Невозможной сделалась в Церкви после V Вселенского собора и пропаганда скрытого, без имени Нестория, несторианства.

198

Ср.: Иоанн Дамаскин. De fide orthodoxa, III, 7 (51). Migne. PG. T. 94. Col. 1012B.

Но монофизитские общины на Востоке уже достаточно долго вели обособленное от Греческой церкви существование, паства была в них воспитана своими вождями в слишком фанатичной ненависти к православным «мелхитам», чтобы какие-либо рациональные и исторические доводы противников могли теперь заставить восточных монофизитов отказаться от учения Диоскора и, как они думали, Кирилла. Сирийские и коптские яковиты сложились в совершенно особые церковные организации, к последним примкнули христиане Абиссинии. и отвращение к Халкидонскому собору утвердились и у армян.

В силу уже естественной логики монофизиты иногда очень близко подходили, по–видимому, к православному учению, признавая «единую» природу Христа «сложной» или двойной; к этому должен был приводить их и авторитет Кирилла, если только они не хотели пользоваться им пристрастно и односторонне. При знакомстве, например, с богословием главы умеренного монофизитства, Севира, может иногда получаться впечатление спора его с православными об одних лишь словах, и это вполне естественно, если иметь в виду действительную историю возникновения монофизитства. Но подложная формула, положенная в основу христологии и сделавшаяся предметом исключительного внимания и своего рода культа, неизбежно должна была в общем отразиться и на догматическом мышлении своих адептов. Христология Севира представляет уже в своей сущности не то, чем была христология Кирилла. [199]

199

Ср.: Loofs F. Leontius von Byzanz. S. 54–59. S. 58: «Severus war von Haus aus Monophysit». S. 59: «Der Monophysitismus des Severus ist nicht die genum cyrillische Anschauung, sondern er ist ein durch cyrillische Gedanken corrigierter Monophysitismus». Harnack (II, 386–387), однако, не хочет видеть различия между Севиром с одной стороны и Кириллом и также литературным противником Севира Леонтием — с другой.

Равным образом, например, позднейшие попытки устроить соглашение между Армянской и Греческой церквами показали с ясностью, куда постоянно клонится в угоду этой формуле мысль и насколько становится намеренно двусмысленным и неопределенным язык монофизитских учителей, как только дело заходит об открытом исповедании двух ес–теств. Если вообще «догматические потемки были атмосферой, в которой легче всего дышалось монофизитам», то влекло их в эти потемки именно стремление отстаивать аполлинарианский термин.

Подлог, появившийся более или менее случайно, имел, таким образом, чрезвычайно важное значение в истории споров о центральном догмате восточного богословия — о богочеловечестве Христа. История знает и другие случаи, когда фальсификация играла более или менее сходную роль. Можно указать, например, хотя бы на значение лжеисидоровых декреталий в истории развития папства. Разумеется, подобные факты не могли являться исключительными причинами тех или других исторических событий с широким значением. Успех и влияние всяких подлогов всегда обусловливается

соответственным настроением и тенденциями среды, в которой они находят доверчивый прием. Но это не уменьшает и их значения, как своего рода исторических факторов, и в особенности это нужно сказать о роли аполлинариан–ского .

Если пытаться найти какую-либо положительную сторону в этой роли, то можно усматривать ее в значении указанного выражения, как временного оружия против неправославной в своем основном предположении догматики антиохийцев, угрожавшей опасностью, благодаря высокому научному авторитету антиохийских богословов и логической ясности их построений, восточной догме о единстве ипостаси вочеловечившегося Логоса. Но это было совершенно нелегальное оружие, и оно само оказалось опасным в руках неумеренных и не обладавших достаточной проницательностью ревнителей веры. История беспощадно в конце концов наказала монофизитов, раскрыв действительное происхождение положенной ими в основу своей догматики формулы.

К истории арианского спора до I Вселенского собора [200]

I

Кто был «Евсевий», председательствовавший на Антиохийском соборе 324—325 г.?

Если подлинность открытого и изданного в 1905 г. Э. Швартцем неизвестного дотоле послания Антиохийского собора, [201]  ^{— н}епосредственно предшествовавшего I Вселенскому собору и анафематствовавшего учение Ария, а трех его сторонников — Феодота Лаодикийского, Нар–кисса Нерониадского и Евсевия Кесарийского — отлучившего от церковного общения, можно теперь в общем, несмотря на возражения Гарнака, [202] считать не подлежащей сомнениям, после аргументации в исследованиях самого издателя, [203] свящ. Д. А. Лебедева [204] и Э. Зеебер–га, [205] то в частностях далеко еще не все в этом высоковажном для начальной истории арианского спора документе является вполне ясным.

200

Впервые напечатано в журнале «Христианское Чтение» за 1913 г. Т. CCXL. С. 872–898.

201

Schwartz . Zur Geschichte des Athanasius. VI//Nachrichten von der I Konigl. Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen. Philologisch-historische || Masse. 1905. Heft 3. S. 272–279 (с переводом на греческий язык). Послание J издано по cod. Paris. 62. По той же рукописи оно напечатано в Die syrischen t| Kanones der Synoden von Nicaea bis Chalcedon nebst einigen zugehorigen 4 Dokumenten herausgegeben von Fr. Schulthess. Berlin, 1908 (Abhandlungen i| der Konigl. Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen. Phil. — hist. Klasse. Neue Folge. Bd'. X. № 2). S. 160–163. Затем его издал в Revue de l'Orient Chretien, 1909, № 1, вместе с некоторыми другими документами, Fr. Nau. Litterature canonique syriaque inedite (также отдельно: Ancienne Litterature canonique syriaque. Fasc. III. Concile d'Antioche. Lettre d' Italie etc. Paris, 1909. P. 18–24, французский перевод p. 12–16). Кроме парижской рукописи, Nau имел еще произведенную для него Tisserant'oM сверку с Vatic. Sir. 148.

202

Harnack A. Die angebliche Synode von Antiochia im Jahre 324/325// Sitzungsberichte der Konigl. Preuss. Akademie der Wissenschaften. 1908. XXVI. S. 477–491. — Zweiter Artikel//Ibid. 1909. XIV. S. 401–425.

203

Schwartz E. ZurGesch. des Athanasius. VII. Nachrichten, 1908,3. S. 305–374 — ответ на первую статью Гарнака.

204

Лебедев Д. ., свящ. Антиохийский собор 324 г. и его послание к Александру, епископу Фессалоникийскому//Христианское Чтение. 1911. Июль–август. С. 831–858; Сентябрь. С. 1008–1023 (и отдельно).

205

Seeberg . Die Synode von Antiochien im Jahre 324/325. Ein Beitrag zur Geschichte des Konzils von Nicaea / /Neue Studien zur Geschichte der Theologie und der Kirche, herausgeg. von N. Bonwetsch und R. Seeberg. XVI. Stuck. Berlin, 1913.

Послание начинается приветствием «святому и единодушному брату возлюбленному и сослужителю Александру» от 56–и бывших на соборе (кроме 3–х отлученных) епископов, имена которых и перечисляются, причем на первом месте стоит имя Евсевия и за ним уже Евстафия. «Тф ' · » ' » ». [206]

В надписании послания, принадлежащем составителю сборника, где оно находится, адресат его, епископ Александр, называется «епископом Нового Рима», т. е. Константинополя. Недоумения, какие может вызывать это сообщение, — Александр, может быть, и не был еще во время этого собора, равно и собора Никейского, епископом Византии, и вообще неясно, почему собор нашел нужным обратиться с посланием к епископу незначительного тогда городка Византии, — легко устраняются, если принять, что это был в действительности не Александр Византийский, а влиятельный по своему положению епископ западной половины Империи Александр Фессалоникийский, как это доказано В. В. Болотовым для послания Александра Александрийского, помещенного в «Церковной истории» Феодорита (1,4) и адресованного, по сообщению Феодорита, Александру Константинопольскому, на деле же Александру Фессалоникийскому. [207]

206

Schwartz, VI. Nachrichten, 1905, 3. S. 272 (перевод Швартца).

207

Болотов В. В. Theodoretiana//Христианское Чтение. 1892. II. С. 121, 148–154. Предположение об Александре Фессалоникийском как адресате послания Александра Александрийского высказано было некогда еще Ба–люзом. Ср.: Христианское Чтение. 1907. I. С. 261–263. Об адресате анти–охийского послания ср.: Лебедев, 840 (10). Доводы В. В. Болотова признал убедительными и Швартц, когда они сделались ему известны, и согласился с выводом отсюда и об адресате антиохийского послания. Зееберг, однако, несмотря на это, пытается отстаивать распространенное на Западе доныне мнение об Александре Византийском как адресате и послания Александра Александрийского, а отсюда и послания Антиохийского собора, но без серьезных доказательств и потому не слишком решительно. См.: See-berg, 57–67.