Тучи сгущаются
Шрифт:
– - Луна, как будто сама не видишь, что тут творилось последние дни.
– - Но ведь ты всегда находил утешения в моих объятиях.
– - Луна, у тебя должны же были начаться истечения, а их нет, может быть...
– - Истечения у меня уже были, но прошли быстро.Неужели ты думаешь, что я ещё могу забеременеть. Кого ты обманываешь, меня или себя?
– - Никого не обманываю, моя мать сколько лет была бесплодной, прежде чем родила на свет меня? И ты можешь! Скажи, что я должен сделать, чтобы ты убедилась, что я не холоден? Овладеть тобою?
– - Да...
И
– - Асеро, ты с ума сошёл, прямо здесь...
– - А отчего нет?
– - сказал Асеро, вешая штаны на куст -- как давно мы не позволяли себе маленькие шалости -- ведь ночью я не могу видеть твою красоту.
В какой-то миг Луна заколебалась, ведь их могли застать за столь легкомысленным делом, но после минутных колебаний совершенно спокойно дала развязать у себя верёвочки, скреплявшие платье, и окончательно отбросив все сомнения, отдалась самому страстному и нежному любовнику, о какого только способно представить себе женское сердце.
– - Ну как, теперь ты убедилась, что я вовсе не холоден к твоей красоте?
– - спросил Асеро, одеваясь обратно.
Но Луну уже волновало другое.
– - Послушай, когда ты делал это со мной, я почувствовала нечто странное. Не боль, нет... Не знаю как это описать... но так у меня было, когда я была беременна.
– - Но ведь у тебя же были истечения?
– - Были. Но довольно слабые. А такое бывает и в начале беременности... Может, мы и в самом деле зря это сделали, а если выкидыш будет?
– -Не обязательно. Впрочем, ты всегда в начале немного тревожна, так что хороший знак. Ладно, что теперь гадать, тут только время покажет, -- сказал Асеро, завязывая жене пояс, и ещё раз целуя её напоследок, -- В любом случае что сделано то сделано.
Жёлтый Лист быстро узнал всё необходимое. Разумеется, автор картины умер, но после него остался сын, в мастерстве мало уступающий отцу. Однако делать копию тот почему-то наотрез отказался. Заявил, будет об это говорить только если сам Первый Инка согласится явиться к нему и уговаривать. Передавая это, Жёлтый Лист предложил как-то наказать строптивого художника, но Асеро напротив, согласился явиться к нему и поговорить лично.
Асеро реши нанести визит к Графитовому Карандашу вместе со Славным Походом. Идти один Асеро, если честно, несколько робел, так как до того ему не приходилось напрямую иметь дело с художниками и поэтами, и он не знал, как с ними лучше всего находить общий язык. Если бы не печальные обстоятельства в семье Инти, то можно было бы отправиться вместе с Инти или Горным Ветром, которые знали эту среду не по наслышке, но увы, теперь им явно не до того.
От Горного Ветра Асеро слышал, что художники и поэты порой слишком капризны, так как знают о своей уникальности и незаменимости, но тут был случай из ряда вон. Потребовать к себе самого Первого Инку -- это было неслыханно, и Асеро подозревал, что за этим стоит что-то более важное, нежели простая спесь. Потому он и позвал с собой на всякий случай
Оставив охрану снаружи, Асеро и Славный Поход вошли внутрь дома, не запертого по тавантисуйским обычаям. Вообще дома в Тавантисуйю обычно не совмещались с мастерскими, но для художников нередко делали исключение, так как тем было неудобно доходить до мастерских, расположенных на другом конце города.
В нос вошедшим ударил запах краски. Полуприкрытая тканью юная девушка, очевидно смутившаяся своего не вполне пристойного вида, тут же спорхнула с места, где только что позировала, и скрылась за занавеску, где, видимо, принялась торопливо одеваться, так как через довольно короткий промежуток времени она выпорхнула оттуда в платье и поспешила скрыться с глаз долой.
Асеро ужасно смутился тем, что помешал работе, а ещё более тем, что увидел ровесницу старшей дочери в таком легкомысленном виде, и потому в первый момент не знал как начать.
– - Срамота, ? сказал Славный Поход, ? неужели людей так обязательно надо рисовать в голом виде? Можно же без этого обойтись.
– - Нельзя, ? ответил художник, так и не оторвавшись от своего занятия, ? если белые люди выставляют рабов и рабынь на рынках нагими и полунагими, то я не могу их рисовать одетыми.
Асеро подошёл к мольберту и заглянул через плечо. Она действительно изображала рабовладельческий торг, и среди невольников была точная копия той красавицы, которую они только что спугнули. Впрочем, на картине её нижнюю часть тела была скрыта за кем-то из её лишь контурно намеченных товарищей по несчастью, а грудь она стыдливо прикрыла, так что всё внимание зрителя поневоле приковывало её лицо, на котором отражались стыд, отчаянье и испуг. Бояться ей при этом было чего -- к ней с явно нескромными целями протягивал руку потенциальный покупатель-европеец.
– - Всё равно срам и непристойность, ? ответил Славный Поход, ? ну все мы знаем, чем белые люди промышляют, но рисовать-то это зачем?
– - Затем, что не все могут себе это представить и не все могут съездить к христианам, чтобы это увидеть. Я видел работорговлю в дни своей юности, и хочу запечатлеть это прежде, чем сложу свои руки навсегда.
Тут художник обернулся, и Асеро увидел, что тот очень стар, по возрасту годится ему в отцы, а своей юной модели -- в дедушки. Но ещё больше Асеро поразило то, что хотя старик не мог не заметить льяуту на головах вошедших, он и продолжал вести себя так, точно перед ним -- обычные горожане.
– - Скажи мне, Графитовый Карандаш, ? начал Асеро, ? тебе передавали про мою просьбу снять копию с картины твоего отца?
– - Передавали. Но сделать я это могу лишь при одном условии.
– - При каком? Ты знаешь, что я могу если не всё, то очень многое.
– - Сними свой запрет на показ моей картины.
– - Но я ничего не запрещал, ? удивлённо развёл руками Асеро.
– - Не лукавь, государь, Жёлтый Лист запретил показ от твоего имени. Даже у себя я обязан держать её за занавеской, чтобы не увидели случайные посетители.